Утоли мои печали. Алюшина Татьяна

реставрации картины, он забирал себе. О чем получал вполне официальный документ, назначавший данные полотна его личной собственностью, выданной государством в виде награждения «…за безупречное выполнение особого задания партии и проявление на своем боевом посту героических качеств и революционной твердости».

      Полотна он потихоньку отдавал реставрировать знакомым мастерам, в силу разных обстоятельств еще не сбежавшим из страны, находил достойные рамы и складывал у себя дома, собирая таким образом собственную коллекцию.

      Уникальную!

      Ибо были там Репин, Левитан и Шишкин, ранние натюрморты Серова, и Саврасов, и Суриков, да много чего было.

      Он не прятал полотна по тайникам и схронам, лучше других на собственной практике зная, как быстро они находятся во время обысков, а свободно держал в квартире, правда, на стены не вывешивал.

      Да, про жилплощадь.

      Жить с Поленькой они продолжали в квартире Вершининых, только их все же «уплотнили», хотя великий мандат за подписью самого Ленина и здесь сыграл роль магического заклинания – отдать часть помещения им не приказали, а вежливо поинтересовались, не мешает ли товарищу Вершинину лишняя жилплощадь. И чтобы не нарываться и уживаться как-то с властями, Аким Лукич навестил наркома, отвечающего за расселение граждан своего района, предъявил ему мандат уполномоченного и «добровольно» предложил решить этот вопрос таким образом, чтобы он не вредил выполнению ответственной и секретной работы и чтобы товарищам, нуждающимся в жилье, помочь.

      Решили. Вершининым оставили три комнаты из семи, а также туалет с ванной и большую кухню. А остальные четыре комнаты, с туалетом, душем и небольшим закутком дополнительной кухни с печкой, отделили для лучшей звукоизоляции «ответственного работника» капитальной перегородкой в два кирпича, которую за три дня соорудили присланные рабочие. На выделенной части расселили не одну, а сразу четыре семьи.

      Хорошо хоть входы у них получились с разных сторон – в квартиру Вершининых с парадного, а в отделенную часть, ставшую коммунальной, – с черного.

      – Не сильно-то у них что изменилось, – заметила на это Поленька. – Как ходили одни с красного входа, а другие с черного, так и теперь ходят. Только лица поменялись.

      В девятнадцатом году у Акима с Поленькой родился сын Петр, а в двадцать первом Акима Лукича назначили в особую комиссию, решавшую судьбу имевшихся ценностей, проводившую оценку и распределявшую их по заказникам и музеям. Состояла эта комиссия из специалистов Эрмитажа, Исторического музея, Академии наук, в нее вошли и несколько хороших знакомых Вершинина.

      В этой комиссии он и проработал несколько лет, а в двадцать шестом году был назначен руководителем одного из направлений в Гохране, а именно в отделение по русскому искусству.

      Надо сказать, что в дневниках Акима Лукича начиная с двадцать пятого, и все более заметно к двадцать седьмому году, начинает меняться тон повествования, принимая частенько ироничный