Адамово Яблоко. Ольга Погодина-Кузьмина

что Георгий не смог даже изобразить недовольство.

      – А если бы я не приехал? Ты что, до утра бы так стоял?

      – Нет. Подождал бы, пока дождь кончится.

      В ванной, помогая ему снять мокрую одежду, Георгий решил, что все-таки должен сделать внушение.

      – Больше чтобы этого не было, ясно? Являться без приглашения. Во-первых, ты наверняка схватишь простуду, а во-вторых, у меня важная встреча завтра в девять, я собирался выспаться. Наконец, я ведь мог приехать не один. Это тебе не приходило в голову?

      Он начал натягивать обратно свою футболку.

      – Извини-те… Я сейчас уйду.

      Георгий взял его за плечи.

      – Есть только одна вещь, за которую тебе можно простить твой ужасный характер: это твой чудесный запах. Почему ты пахнешь яблоками? Чтобы искушать меня, как беднягу Адама?

      – Не знаю, – сказал он, снова улыбаясь. – Я зато знаю стихи.

      – Какие стихи, маленькое яблочное чудовище?

      – Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка… Со скамейки слезть не смог, потому что был без ног.

      Георгию вдруг стало немного стыдно за свое чувство к нему – за жадное вожделение и почти отцовскую нежность. Он вспомнил разговор с матерью: Эдуард Михайлович, тридцать лет разницы, Марьяна, ответственность за свои поступки.

      – Ладно, марш под душ, а то и в самом деле заболеешь. Вот полотенце. И потом сразу в постель. А я пока сделаю горячего чаю.

      – Чай с малиной, ночь с мужчиной? – промурлыкал он, перешагивая через бортик ванны.

      – Малины не обещаю, – отозвался Георгий. – Зато мужчина в твоей полной власти.

      Глава пятая. Марьяна

      Дитя слепого старца, Антигона,

      Куда пришли мы, в град каких людей?

Софокл

      Решение отца о реструктуризации холдинга поразило Марьяну как своей неожиданностью, так и ничем не оправданной несвоевременностью. Она привыкла безоговорочно доверять отцовской интуиции во всем, что касалось бизнеса, но в этот раз впервые его авторитет готов был пошатнуться.

      Высказать свои опасения вслух она не могла, зная, что отец никогда не признаёт своей неправоты и в ответ на критику только измучит ее гневным молчанием и недовольством. Вдобавок ее удерживала гордость – она привыкла к тому, что последние несколько лет любое важное решение отец в первую очередь обсуждал с ней, и теперь ее самолюбие было болезненно задето.

      Поэтому воображаемые диалоги с отцом, которые она постоянно вела, приобретали все более напряженный тон. «Эта ошибка может обойтись нам очень дорого, – повторяла она, поливая цветы в оранжерее, которой уже много лет занималась сама. – Я чувствую – все пойдет совсем не так, как ты задумал, и кончится провалом. Прошу тебя, откажись от этой затеи. Оставим все как есть и просто будем работать еще больше. В конце концов, у меня тоже есть право голоса в компании, и я категорически против этого раздела, который ты затеял так внезапно, никого не информировав».

      Октябрь выдался ясный