Жажда любви. Юкио Мисима

Юсукэ, который пропадал где-то в Сибири, в русском плену. Весной 1948 года она перебралась с двумя детьми под крышу свекра. Это было ровно за год до того, как Якити пригласил к себе овдовевшую Эцуко.

      У нее была своя отдельная комната размером в шесть татами. Подойдя к ней, Эцуко удивилась, обнаружив проникающий из-за перегородки свет лампы. Ведь она никогда не забывала выключать свет. Эцуко раздвинула сёдзи[3].

      За столом сидел Якити, углубившись в чтение. Он обернулся в сторону снохи. На его лице, казалось, мелькнул испуг. Краем глаза она заметила под его локтем красный кожаный переплет. Она тотчас узнала в нем собственный дневник.

      – Добрый вечер! – оживленным, громким голосом произнесла Эцуко.

      – А, с возвращением! Поздновато, – сказал Якити. – Совсем проголодался, пока ожидал тебя. От скуки даже книгу взял почитать. – Незаметно подменив дневник, он протянул книгу. Это был позаимствованный у Кэнсукэ зарубежный роман. – Что-то не по силам мне это чтение, не понимаю ни одного слова.

      Якити был одет в поношенные спортивные штаны, в которых он работал на поле, и в военную рубашку. Поверх нее красовался старый жилет от костюма. Внешний вид Якити, чья показная скромность доходила до юродства, не менялся в течение многих лет. Если бы Эцуко знала, как он выглядел в годы войны, то заметила бы разительные перемены в его облике. Тело высохло, взгляд притупился, а плотно сжатые надменные губы обмякли. Когда он разговаривал, в уголках его рта, как у загнанной лошади, сбивалась белая пена.

      – Фрукты так и не купила. Повсюду искала, нигде нет.

      – Да-а, вот незадача!

      Эцуко присела на татами, руки засунула за пояс. От ходьбы за поясом полыхало жаром, как в парнике. Она чувствовала, как струйки пота стекают по груди. Бывало, такой густой холодной испариной она покрывалась во сне ночью. Тогда воздух в комнате пропитывался запахом ее остывающего тела.

      Всем своим существом она ощущала дискомфорт, будто была перетянута и связана веревками. Сидя на коленях, она вдруг завалилась на бок. Увидь ее в такой позе кто-нибудь из посторонних, о ней сложилось бы превратное мнение. Сколько раз Якити сам попадался на эту удочку, принимая ее выходки за кокетство! На самом деле все это происходило бессознательно: ведь она валилась с ног от усталости в буквальном смысле. Якити понимал это и никогда не упрекал ее.

      Развалившись на полу, она снимала таби[4]. На белых носках засохли пятна грязи. Подошва тоже была черной, как тушь. Якити, желая завязать разговор, сказал:

      – Какие грязные, а?

      – Да, дорога выдалась уж больно скверной.

      – Дождь прошел будь здоров! В Осаке, наверное, тоже хлестало?

      – Да, я как раз стояла за покупками в Ханкю.

      Эцуко вновь окунулась в воспоминания. Она все еще слышала оглушающий шум дождя, плотная дождевая завеса ниспадала с небес, укрывая весь мир.

      Она переодевалась молча, не обращая внимания на Якити. Из-за слабого напряжения

3

Раздвижные перегородки в японском доме.

4

Носки с плотной подошвой.