Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы. Бернард Льюис

отличающимися друг от друга процессами, принесла с собой новые факторы раздробленности, происходящие из разницы социальных уровней, а также различия региональных и династических интересов. Но современные события также усиливают и факторы единства: быстрый рост современных коммуникаций, благодаря чему разные части арабского мира могут наладить более тесные и более быстрые связи друг с другом, нежели когда-либо прежде; распространение образования и грамотности, которые придают больший размах объединительному влиянию общего письменного языка и памяти; и, что самое очевидное, новая солидарность в противостоянии иностранному господству и влиянию.

      Нам остается рассмотреть в этих вводных заметках лишь одну последнюю проблему. Европеец, пишущий об исламской истории, вынужден действовать в рамках одного специфического ограничения. Пользуясь западным языком, он неизбежно употребляет западные термины. Но эти термины основаны на западных категориях осмысления и анализа, которые сами возникли на основе западной истории. Их применение к иному обществу, порожденному иными традициями и иным образом жизни, в лучшем случае может быть лишь аналогией и может приводить к неверному толкованию. Возьмем пример: такие пары слов, как «церковь» и «государство», «духовный» и «мирской», «клерикальный» и «светский», не имеют реальных аналогов в мусульманском узусе вплоть до Новейшего времени, когда они были созданы – либо заимствованы у арабских христиан – для передачи современных идей; выражаемые ими дихотомии были неизвестны средневековому мусульманскому обществу и не имели выражения в средневековом мусульманском сознании. Общность ислама была церковью и государством в одном лице, где оба становились неотличимы друг от друга; его правитель – халиф был одновременно и светским и религиозным главой. Опять же, термин «феодализм», строго говоря, относится к общественному устройству, которое существовало в Западной Европе между распадом Римской империи и началом нового порядка. Его применение к другим регионам и другим периодам, если только не дать им тщательнейшее определение в новом контексте, неизбежно создает впечатление, будто описываемый тип общества идентичен или по крайней мере похож на западноевропейский феодализм. Но нет двух совершенно одинаковых обществ, и, хотя общественный порядок в исламе в определенные периоды может проявлять целый ряд значительных сходств с западноевропейским феодализмом, это ни в коей мере не оправдывает их отождествления, которое подразумевается при неразборчивом использовании термина. Такие слова, как «религия», «государство», «суверенитет», «демократия», означают совершенно иные вещи в исламском контексте и, более того, отличаются по смыслу даже в разных частях Европы. Однако употребление таких слов неизбежно, если автор пишет на английском языке, да и, если уж на то пошло, на современных языках Ближнего Востока, находившихся более века под влиянием западного образа мышления и классификации.