Падение Гипериона. Дэн Симмонс

или ложных богов, которых мы создаем себе на погибель?

      – Откуда мне знать, черт возьми? – вспылил я и отвернулся к ручью.

      – Но вы принадлежите обоим мирам, не так ли? И человечеству, и Техно-Центру?

      Я рассмеялся.

      – В обоих мирах я чужак. Здесь – чудовище, там – экспериментальный образец.

      – Но кто же проводит эксперимент? А главное, зачем?

      Я пожал плечами.

      Гладстон поднялась. Я последовал ее примеру. Мы перешли ручей, слушая, как журчит вода. Дорожка вилась между высокими валунами, покрытыми пышными лишайниками, мерцавшими в свете фонариков.

      Гладстон остановилась на верхней ступеньке каменной лестницы.

      – Как вы думаете, господин Северн, удастся ли Богостроителям Техно-Центра создать пресловутый Высший Разум?

      – То есть создадут ли они Бога? – уточнил я. – Среди ИскИнов есть и противники этого проекта. Опыт людей подсказал им, что создание высшего разума – прямая дорога к рабству, если не к вымиранию.

      – Но станет ли истинный Бог уничтожать свои создания?

      – Если иметь в виду Техно-Центр и гипотетический Высший Разум, – возразил я, – Бог не создатель, а создание. Возможно, божество может чувствовать ответственность лишь за те низшие существа, которые само создало.

      – Тем не менее Техно-Центр, судя по всему, взял на себя ответственность за людей уже много веков назад, со времени Отделения ИскИнов, – произнесла Гладстон. Она пристально смотрела на мое лицо – точно на шкалу какого-то важного прибора.

      Я окинул взглядом сад. Дорожка светилась во мраке таинственным белым светом.

      – Техно-Центр преследует собственные цели, – сказал я, понимая, что секретарю Сената этот факт известен лучше, чем кому бы то ни было.

      – И вы считаете, что человечество ему больше ни к чему?

      Я поднял руки в знак того, что отвечать не собираюсь.

      – Я чужд обеим цивилизациям, – повторил я. – Нет у меня ни простодушия невольных создателей, ни бремени пугающей проницательности их созданий.

      – С генетической точки зрения, вы – человек до мозга костей, – сказала Гладстон.

      Это не было вопросом, и я промолчал.

      – Говорили, что Иисус Христос – во всех отношениях человек, – продолжала она. – И одновременно божество. Пересечение человеческого и божественного.

      Меня поразило, что она вспомнила эту древнюю религию. Христианство сменилось сначала дзен-христианством, потом дзен-гностицизмом, потом десятками и сотнями более жизнеспособных теологии и философских учений. Впрочем, мир, откуда происходила Гладстон, не был кладовой развенчанных культов. Я предполагал и надеялся, что не была такой кладовой и она сама.

      – Если он в полной мере и человек, и Бог, – сказал я, – тогда я – его двойник из антимира.

      – Нет, – возразила Гладстон. – Я думаю, его двойник – Шрайк, перед которым собираются предстать ваши друзья-паломники.

      У меня отвисла челюсть. Она впервые упомянула Шрайка, хотя я знал (а она знала, что мне