Три Дюма. Андре Моруа

Тейлор показал Дюма надпись, сделанную на первой странице «Христины» рукой Нодье: «По чести и совести заявляю, что «Христина» – одна из самых замечательных пьес, прочитанных мною за последние двадцать лет».

      Было ли это суждение трезвым? Стихи Дюма не шли ни в какое сравнение со стихами молодых поэтов, его современников. Гюго, родившийся, как и он, в 1802 году, по силе поэтического таланта, богатству языка и виртуозности стиха далеко превосходил Дюма. Зато Дюма был настоящим драматургом. Он будто инстинктом чувствовал, как строить пьесу и чем взволновать зрителей.

      Актеры прослушали второй раз «Христину» в следующее воскресенье (чтобы не посягать на часы, которые Дюма – увы! – неукоснительно должен был отдавать службе), и пьеса снова была принята при условии, что автор вместе со старейшиной театра Самсоном внесет некоторые исправления. Дюма, как утверждает Самсон, оказался очень покладистым.

      И все же пьеса так и не была поставлена во Французском театре. Почему? Дом Мольера не отличался гостеприимством. После смерти Тальма там воцарилась Марс. Мадемуазель Марс с большой осторожностью приближалась к пятидесятой годовщине, захватывая все лучшие роли – от влюбленных героинь до инженю, с явным перевесом в сторону инженю. Она считалась плохим товарищем и защищала свое право на прежнее амплуа с бешеной энергией. Ее враги с притворной снисходительностью говорили, что ей нельзя дать больше сорока восьми. Время от времени она сама объявляла о конце своего долгого царствования, но злые языки утверждали, что и после этого она даст «прощальное представление, а потом еще одно – по случаю скорой встречи». И все же ее удивительная моложавость, благородное изящество жестов и совершенство дикции обеспечивали ей неоспоримый авторитет. Она руководила распределением ролей и была грозой всех авторов. Сделав карьеру на классическом репертуаре, мадемуазель Марс не могла приспособиться к романтической драме Гюго и Дюма. Ее стихией был Мариво, а не Шекспир. В драме, которую хотел создать Дюма, героиня должна была рвать на себе волосы, вопить, валяться на коленях. Для того чтобы завывать, необходим дурной вкус, а мадемуазель Марс им не страдала. Голос ее, когда она его повышала, оставался приятным и мелодичным: это был голос рассерженной девушки, а не рыкающей львицы.

      Мадемуазель Марс навестила Дюма в его убогом кабинете в Пале-Рояле, где он сидел среди покрытых пылью папок, и завела беседу о «Христине». Очень изящно (а она умела, когда хотела, быть обворожительной) и деликатно она покритиковала распределение ролей, пьесу вообще, и в частности несколько строк в своей роли, которые попросила вымарать. Королева трагедии среди канцелярских крыс – Дюма был очарован этим зрелищем, но считал – и напрасно – стихи, вызвавшие недовольство Марс, совершенными и поэтому ожесточенно их защищал. Спор длился несколько минут, после чего мадемуазель Марс встала и сказала тоном столь же холодным, сколь он был любезным вначале:

      – Отлично! Раз вы так упорствуете, пусть будет по-вашему, я произнесу эти строки, но вы увидите, какое впечатление