120 дней Содома, или Школа разврата. Маркиз де Сад

но благородный лоб, казавшийся храмом целомудрия; нос с горбинкой, немного напоминающий орлиный, тонкие яркие губы; рот был немного великоват: пожалуй, единственный недостаток ее небесной внешности. Когда рот приоткрывался, можно было видеть тридцать две жемчужины зубов, которые природа, казалось, поместила среди роз. Шея была несколько длинновата, но странным образом это делало ее еще привлекательней; Аделаида имела манеру чуть наклонять голову к правому плечу, особенно когда слушала кого-нибудь. И сколько же грации было в этом заинтересованном внимании! Груди были маленькими и округлыми, очень крепкими и упругими, и могли уместиться в одной ладони, два яблочка, которые Амур, играя, принес из сада своей матери. Кожа на груди была нежна, живот гладкий, как атлас; маленький пригорок внизу живота, обильно покрытый светлым пушком, служил перистилем храма, освященного, казалось, самой Венерой. Тесным был вход в этот храм, даже проникновение пальца вызвало бы крик боли; тем не менее, десять лет назад благодаря президенту бедное дитя потеряло невинность и в этом храме, и в том, к описанию которого мы приступаем. Сколь же привлекателен был этот второй храм, какие красивые линии бедер и низа спины, какие восхитительные нежно-розовые ягодицы! Все здесь было на редкость миниатюрно. Во всех своих очертаниях Аделаида была скорее эскизом, чем моделью красоты. Природа, столь величественно проявившаяся в Констанции, здесь, казалось, лишь слегка наметила контуры. Раздвиньте этот нежный задик, и вам откроется бутон самый свежий и самый алый из тех, что может предложить природа. Но как узок и чувствителен вход! Президенту потребовалось немало усилий, чтобы войти туда, и он преуспел лишь после двух или трех попыток. Дюрсе, менее требовательный, надоедал ей гораздо реже, но с тех пор, как она стала его женой, скольким жестоким и опасным для здоровья экзекуциям подвергался этот маленький проход! Впрочем, даже если Дюрсе ее щадил, она, предоставленная по договору в полное распоряжение всех четырех развратников, должна была выдержать еще много свирепых натисков. Аделаида обладала характером, соответствующим ее внешности: иначе говоря, была натурой весьма романтической. Она предпочитала для прогулок уединенные уголки и там в одиночестве проливала невольные слезы, рожденные смутным предчувствием, которое никто не мог бы объяснить толком. Недавно она потеряла обожаемую подругу, и эта утрата являлась без конца ее воображению. Хорошо зная своего отца и его порочные наклонности, она была уверена по многим признакам, что ее подруга стала жертвой насилия президента.

      Что касается религии, то здесь президент не принял мер по примеру Дюрсе с Констанцией, поскольку был совершенно уверен, что его речи и книги навсегда отвратили дочь от религии. И ошибся: религия стала неотъемлемой частью души Аделаиды. Президент мог сколько угодно поучать ее и заставлять читать его книги – она оставалась набожной; все извращения, которые она всей душой ненавидела и жертвой которых была, не могли отвратить