Трали-вали. Владислав Вишневский

с двумя задержанными языками. Группа задержания крупная, мощная, языки мелкие, грязные, с кислым запахом. – Попались, поганцы?

      Мальчишки вздрогнули, не ожидая такого именно приёма, сжались, бросились к двери… Там стоял Мальцев.

      – Даже двое! Хорош улов! А почему двое? – спросил лейтенант. – Подельники? Один стёкла бьёт, другой машину грабит? Классический вариант.

      – Ну! Рассказывайте, паршивцы! Колитесь! – нарочито грозно прикрикнул Хайченко. – Коли попались!

      – Какую машину? – мгновенно расплакался Штопор, за поддержкой оглядываясь на Завьялова, Кобзева и Мальцева. – А говорил наши! – прерываясь всхлипами, зло передразнил Завьялова. Он не понимал. Видел только, он в ловушке, в западне. Его обманули. Их обманули. – Дяденьки, – в голос взревел Штопор, размазывая по лицу грязные следы. – Отпустите! – Зло сверкал глазами. – Я не виноват!.. У-у-у, гады! Не наши вы, не наши!! Папка приедет, он вас всех убьёт. Убью! Зарежу! Голову отрублю! Всех взорву. Отпустите-е-е…

      Рыжий тоже понял, что из одной разборки попал в другую, сбежать возможности нет, канючить не в его правилах, сжав зубы, закаменел, стоял молча, набычившись. Глаза потускнели, кулаки за спиной сжались. Отключился. Невидящими глазами смотрел на окно.

      Музыканты, не вникая в нюансы, готовы уже были смачных оплеух пацанам надавать, горели праведным, воспитательным огнём, готовы были к определённой уличной сатисфакции, к разборке. Каждый из них очень легко себя представлял на месте не просто пострадавшего товарища Трушкина, тем автомобильным стеклом разбитым себя представляли, царапиной на облицовке, вмятиной, битой машиной.

      – Ты посмотри, какой боевой, а!.

      – Колитесь! Ну!

      – Ещё угрожает он: взорву… Ишь, ты!.. Где деньги? Где документы? Ну!

      – Какие деньги? Стольник… да? – ревел мальчишка, зло оглядываясь на Завьялова… – Взорву-у-у… Не наши вы, потому что… Гады! Гады, гады, га-ады-ы-ы…

      Завьялов, Мальцев, Кобзев прятали глаза.

      – Подождите, – обращаясь к своим товарищам, наконец, вымолвил Завьялов. – Тут разобраться надо. – Сейчас он себя чувствовал совсем плохо. Нужной злости к парню не было. Не-бы-ло! Только пустота в душе и расстройство. Словно из Трушкина вынули главный его стержень. Он опустился на стул.

      На фоне громкого рёва Штопора возникла пауза.

      – То есть? – Прерывая паузу, теряя запал, пробасил старшина Хайченко. – Да подожди ты реветь! – делано замахиваясь, прикрикнул на мальчишку. Штопор, предупредительно дёрнувшись, привычно втянул голову в плечи, с громкого рёва перешёл на умеренный.

      – Новые данные открылись, – сообщил Кобзев.

      – Что за данные? – озадаченно хмуря лоб, поинтересовался лейтенант. – То есть?

      – Отдельно поговорить нужно. Без них, – кивнув в сторону мальчишек, предложил Завьялов. – Обсудить кое-что…

      – Да, – подтвердил Кобзев, и добавил. – Обстоятельства… Полный мажор!

      – Понятно, – бросил лейтенант, поднимаясь