Последний взгляд Марены. Елизавета Дворецкая

держит полные горсти воды; вот она выливает эту воду на раны Одинца, и те на глазах закрываются!

      – Это мертвая вода! – подняв взгляд, пояснила Младина, и в ее глазах Угляна увидела тот серый туман. – Как у мертвого тела нет ни раны, ни крови, так и у Одинца, сына Велесова, нет ни раны, ни крови, ни уразу…

      Одинец перестал стонать. С закрытыми глазами, он лежал вытянувшись, совершенно неподвижно. Кровь действительно перестала идти. Угляна склонилась над ним, пытаясь понять, дышит ли он.

      И в это время белая волчица осторожно оттолкнула ее голову своей головой. Волхвита отпрянула. А волчица лизнула лицо лежащего, потом выдохнула ему в нос.

      И веки Одинца дрогнули, ресницы затрепетали, он медленно вздохнул, глубоко втягивая воздух, будто впервые пробуя его на вкус.

      – Мать… волков… – снова пробормотал он. – Ты… пришла…

      – Мать Волков! – повторила и Угляна, сев на мох и сжав руки перед собой. – Это ты… я не признала…

      Белая волчица попятилась, огляделась, проверяя, все ли дела сделаны, потом повернулась и вмиг скрылась за кустами.

      А оставшиеся на поляне вдруг заметили, что уже совсем светло – наступило утро.

* * *

      На этом рассвете Младине полагалось бы только добраться до избушки волхвиты и приступить к обычным девичьим испытаниям. Когда же этот рассвет пришел, у нее уже столько всего осталось позади, что она казалась себе повзрослевшей лет на десять. Если бы ее сейчас спросили, сколько ей лет, она не смогла бы ответить, хотя до замужества свои года обычно помнят – считать еще не так много. А ей было и мало лет, и бесконечно много, а главное, это не имело никакого значения!

      За небольшое время Одинец настолько оправился, что смог, опираясь на двух женщин, своими ногами дойти до Угляниной избы. На его плечах отчетливо виднелись багровые рваные шрамы от зубов навяка, но раны закрылись и уже не столько болели, сколько зудели – значит, заживают. Осмотрев их, Угляна не нашла признаков воспаления – мертвая вода очистила кровь.

      Вот они уложили Одинца на лавку, накрыли, напоили отваром из девяти целебных трав. Он заснул, а они сидели по обе стороны очага и торопливо ели остывшие блины прямо из миски, даже ничем не смазав: обе вдруг обнаружили, что умирают от голода!

      – Где же ты была? – наконец спросила Угляна.

      – Не знаю, – с набитым ртом ответила Младина именно то, чего волхвита и ожидала. – А кто такая волчья мать?

      За эту ночь она стала достаточно взрослой, чтобы задавать вопросы. Но Угляна не сразу ответила: перестав есть, она подняла взгляд и какое-то время смотрела в глаза девушке. Но та спокойно ждала ответа, и волхвита заговорила:

      – Волчья Мать… Это… самая старшая волхвита, воплощение Мары. Она только зимой к людям выходит, а летом в лесу живет. От нее каждый Одинец свою силу получает и может «молодых волков» лесной науке обучать.

      – Что значит – каждый Одинец? Их разве много?

      – Знамо дело, много. В каждой волости свой. Наш-то Одинец только с нашей волости «волчат»