Парижанка в Париже. Всеволод Кукушкин

согласно всем канонам международного права, в 1814 году. Уход армии Наполеона из России в конце 1812 года на самом деле означал лишь, что агрессор покинул пределы государства, против которого он начал военные действия без формального объявления войны.

      В 1814 году войска России, Австрии и Пруссии вошли в столицу Франции – Париж. 4 апреля Наполеон Бонапарт написал то, что сейчас называется «проект» акта отречения, а 6 апреля в Фонтенбло за маленьким круглым столиком, скорее кофейным, рабочим, в присутствии своих полководцев и под их давлением подписал этот документ. До этого его маршалы подписали акт капитуляции.

      Мирный договор был подписан позже, в 1815 году, в столице Австрии. После этого в Европе, пусть и ненадолго, установился мир.

* * *

      1814 год. Париж, 22 апреля.

      …Русоволосый поручик в одной тонкой белой рубашке и красных лосинах – серый парадный доломан он небрежно бросил на стул – был пьян. Не то, чтобы абсолютно, или, как порой говорят, «в стельку», но изрядно. А впрочем, для гусара в тот момент, как вдруг оказалось, что воевать «нечего и некого», это было почти естественным состоянием души и тела. В этот вечер Андрей Васильчиков, или Андрэ, как его, на французский манер, называли друзья, устроил прощальную пирушку для сослуживцев, с которыми он прошел почти всю Европу, преследуя бегущего Наполеона. Накануне он окончательно принял предложение генерал-лейтенанта Александра Чернышева о переводе в конногвардейский полк под его начало. Не ведая, что на самом деле предстоит ему скоро остаться в чужой стране одному и действовать, чаще всего, на собственный страх и риск.

      А пока что это означало со всей очевидностью, что его возвращение в Россию откладывается, и служба отныне будет состоять в выполнении особых и даже деликатных, как ему намекнули, поручений, о которых не принято говорить вслух и строжайше возбраняется хвастать «в своей компании» за бутылкой вина или кувшином пунша. Разве что доведется когда-нибудь, оказавшись за выслугой лет на родине, в кругу приятелей приврать о своих амурных похождениях в Париже. И добро бы у куртизанок! Но и этого не было ему обещано. А ведь как было славно еще месяц назад мчаться со своим отрядом в атаку, не сознавая в азарте боя, что это сражение могло оказаться последним не только на войне, но и в жизни, и что пуля-дура уже летит именно тебе навстречу.

      И это все в прошлом, и не представится больше случая пображничать на маневрах или, войдя в какой-нибудь уездный городишко в июньской теплой Малороссии, поволочиться за молодой вдовой или купеческой дочкой в твердой уверенности, что лет еще несколько удастся-таки ускользнуть из-под венца! Теперь придется проводить время здесь, в Париже, общаясь с любым, кто может помочь ему понять… будущее. И ведь не у цыганок выспрашивать, а самому сделаться прорицателем. И ведь предвидеть надо будущее не только и не столько личное, но и, может быть, всей Европы.

      И вот эти мысли о предстоящей службе проносились во все еще хмельной кудрявой голове Андрея Васильчикова поздним вечером 22 апреля 1814 года, когда он не спеша раздевался, намереваясь за несколько часов короткой ночи проспаться и наутро следующего дня явиться к новом у своему командиру.

      Крепко выпивать ему доводилось и раньше, но он умел остановиться, а потому поутру не мучился всякого рода раскаяниями, не одолевал всех просьбами рассказать, что он накануне натворил и не надо ли идти, у кого из товарищей просить прощения. Нет. Он, скорее, сам мог рассказать другим, какие фортели они выкидывали минувшей ночью, как смазливая мадемуазель, придерживая юбки, отплясывала на столе, громко стуча каблуками и ловко лавируя меж батареями бутылок и бокалов, прежде чем упасть, хохоча, на руки разгорячившихся месье офицеров. Причем делал это он с охотою, живописуя сцену в деталях и дополняя подробностями, которых на самом деле могло и не быть. Да что далеко ходить, до сих пор еще в действующей армии гуляет то ли байка, то ли быль о «казусе Кавецкого», авторство коей приписывают Васильчикову.

      Дело, говорят, было так. В ночь накануне сражения под Бородино решили гусары раскинуть картишки. Собрались узким кругом, товарищи все проверенные. Распили, конечно, бутылочку. Потом другую, третью и все оставшиеся. Играли азартно, кто же знает – может, в последний раз? И вот банк вырос до суммы значительной, игроки спасовали один за другим, и остались двое. Васильчиков и Кавецкий. Князь Саша Кавецкий, красавчик, отчаянный бретер и храбрец, любимец самого императора, отказавшийся от места при штабе, только чтобы быть в гуще сражений, при всех достоинствах слабость имел только одну. Роковую. После первого бокала шампанского разум его отказывался повиноваться хозяину и отправлялся в путешествие по далям неведомым, ни на каких картах не помеченных. Реки там текли вспять, вечное царило лето, птицы изъяснялись человечьими голосами, волки не ели зайцев. И люди были все равными, и любили что княжон, что наивных пейзанок, без сословных предрассудков. И много еще чего диковинного, о чем и сам Кавецкий не догадывался по причине разъединения души и тела, живших в этот момент обособленно.

      И вот, пребывая в состоянии крайней ажитации, князь готовится кинуть на стол выигрышную комбинацию карт, приподымается, ставит тело на ноги, как вдруг остатком сознания