Лабиринт «Возничего». Дмитрий Раскин

того, как вас всех посчитали погибшими, – я проигнорировал выпад, – звездному скоплению дали имя «Медея», впрочем, Большой Совет все равно не утвердил, хотя некоторые скопления уже имеют имена.

      – Мы смогли выйти из искривленного, точнее сказать, из другого пространства-времени, избежав катастрофы, – Гордон говорит, демонстративно не глядя на меня.

      Меня коробит это его механическое «мы». Никакого «мы» нет – есть лишь только непонятно почему живой Гордон и куда-то подевались командир корабля и бортовой врач.

      – Как только «Возничий» вновь совпал с Землею во времени, – продолжаю я, – Гордон шлет в НАСА подробный отчет. Все в порядке, казалось бы. Но отчет, очевидно, был слишком подробен. Он вызвал лишь кучу вопросов и породил подозрения. А диалога с Гордоном, разумеется, не получилось. Он, как ему и положено, впал в анабиоз, дабы добраться до дома. Добравшись, обнаружил, что человечество потеряло всякий интерес к его эпопее. Забытая экспедиция, да? Он был готов, конечно, что через триста лет вряд ли найдет кого из своих знакомых и, скорее всего, не узнает самого земного пейзажа, но равнодушия он не ожидал никак.

      – Неужели у вас настолько поменялись цели? – эти глаза Гордона.

      – Дело даже не в этом. Мы разочаровались в космосе, – что я мог еще сказать ему. – Все эти столетия мы пытались заполнить космос собою, вынести в его пространства то, что было неразрешимым, неразрешаемым для нас на Земле. И у нас до поры до времени получалось. Это-то и сыграло с нами злую шутку. Не знаю, – тут я начал мямлить, – может, это такой виток, а на следующем все опять будет связано с космосом.

      – То есть, я прилетел слишком рано? – попробовал улыбнуться Гордон.

      – Возможно, – я уже досадовал на себя, что расслабился с ним, – более совершенные методы экспертизы будущего позволили бы установить, что там произошло у вас на самом деле. А сейчас что – все записи стерты. Причем, установлено – стерты специально. И обо всех ваших тамошних перипетиях, равно как и об обстоятельствах измены (мне это слово не нравилось даже чисто фонетически) командира корабля Кегерна и гибели Стои Лоренс мы должны судить исключительно с ваших слов.

      – Вы знаете, Томпсон, я уже как-то догадался, что меня подозревают в двойном убийстве.

      – Не торопитесь с выводами, мистер Гордон. Здесь не всё так просто, – сам не ожидал, что выдам такую пошлость.

      – Ну а этот Джон, как его, Гордон. – Гордон решил вдруг вернуться к предложенному мной формату, одновременно пародируя его – он как, прошел все эти ваши детекторы лжи, процессоры правды?

      – В том то и дело, что да! И это еще больше все усложнило.

      – В смысле? – Гордон вышел из роли.

      – Его показания слишком искренние. А это бывает…

      – Подождите, – он останавливает меня. – Дайте, я отгадаю. У фанатиков и душевнобольных, так?

      – Примерно.

      – Следовательно, банальным преступником меня все-таки не считают. Польщен, конечно.

      – Триста лет назад сидящий на моем месте ответил бы вам что-то