Любовь в канун Миллениума. Анатолий Маляров

тормошит она меня.

      – Думаю… Не познакомить ли вас с моими «оленями».

      – Не врублюсь. Помимо Пришибовского, вы привезли с собой животных?

      – Это молодые артисты. Модники, стройные, с хорошими лицами. Стремительные и благородные, как олени.

      – Приманка?

      Звучит тихий смешок, и я вижу перед собой взрослого ребенка, с лица которого постепенно сходит сияние, оно гаснет, нежная кожа стынет. Холодею и я.

      – Пусть это называется так, только приходите.

      Она подает руку, в пожатии – понимание и намек. Она удаляется, не оглядываясь, я могу без помех рассматривать ее движения под косыми и яркими фонарями. Сноп волос золотится и в такт шагу вздрагивает на плечах, платье длинной юбкой полощется на высоких, хорошей лепки ногах. Мой взгляд падает на увеличенную тень. У Жени даже тень прекрасна! Черт знает, что приходит в голову, когда смотришь вот на такое уходящее чудо!

      День неприятностей. С утра Анатолий Яковлевич бочком протиснулся в створку двери. Он легче прошел бы прямо.

      Наш главный очень неприятный человек на репетиции. Полезный, но неприятный. Но сегодня, в присутствии признанного мастера, у меня работа идет живо и продуктивно. Является любимец публики, один из «оленей» – Олег Сидяев. Я не замечал его отсутствия.

      – Андреевич, – шепчет он сценически через зал, да так, чтобы ни для кого не пришлось повторять. – Вас просит к телефону Женя. – И повторяет: – Женя!

      Вот тебе раз! Тайный страх шибает мне в затылок. Я с подчеркнутой благодарностью киваю, иду в вестибюль, из рук дежурной беру теплую трубку. Это пальцы и руки холодеют.

      – Слушаю, Вилава.

      – Я не знала вашей фамилии. Николай Вилава – звучит. У меня минута времени.

      Женя в трубке – обладательница низкого контральто. Ей больше лет, больше той прибавки, что я уже дал. Хорошо, совсем близко к моим годам. Вслушиваюсь.

      – Я сегодня прийти не могу.

      Молчим оба. Я потому, что свершилось то, чего я ждал и боялся, а она молчит по не известным мне причинам.

      – Только сегодня?

      – Да. Завтра я вам позвоню. В гостиницу.

      – Минуточку, я вспомню номер…

      – Я знаю.

      Еще одна черта натуры: все, что ей нужно, узнает без посторонней помощи.

      – Я вас очень прошу – позвоните. Я вам кое-что обещал.

      Она получает удовольствие от моего волнения, вернее, от моей натужной сдержанности.

      – А вас где искать, в случае чего? – походя спрашиваю.

      Я явно спасовал, потому долго не слышу ответа.

      – У меня одно условие игры, – наконец звучит в трубке настороженно и строго, совсем не в духе нашего общения. – Вы никогда, ни при каких условиях не должны меня искать.

      Я лишаюсь всякой возможности возразить.

      – Я буду ждать вашего звонка. С шестнадцати до восемнадцати.

      Я кладу трубку, чтобы этого не сделала она. Бестактно? Не похоже на меня? Но если первой положит она, это навсегда.

      …Пришибовский снимает майку, вытряхивает ее в приоткрытую дверь на прохожих, надевает снова, натягивает рубаху и говорит:

      – Я