Распахнутые двери. Рассказы и рассказики о хороших людях. Светлана Тортунова

села в кузов, и машина резко тронулась. Я держал на коленях узелок с картошкой и сменой белья. Это было все мое имущество – зубных щеток у нас в селе не водилось, расческа моему чубчику была ни к чему. Картошка – вот это была ценность, я сквозь материю чувствовал запах и ждал, когда мама разрешит ее съесть.

      Маме за ее малярство, как она говорила, платили в основном натурой – яйцами, мукой, сахаром. Вот так уйдет мать в дальнюю деревню на промысел, а мы с Томусей сидим и ждем маму или Катю с работы – кто что поесть принесет. Осенью-то ничего, богато. Картошка все-таки вырастала, заказчики маме платили щедро. Грибы-ягоды мы запасали изо всех сил, иногда удавалось в лесу мед найти. Маме из-за потери кормильца осенью выдавали два мешка муки и подводу дров. Так что на осень грех жаловаться. А вот весной – весной приходилось тяжко. Все запасы съедались, на Катину зарплату покупали пшено и перловку, иногда постное масло. Первую весеннюю крапиву и одуванчики мы с Томкой съедали подчистую. Однажды наелись белены – поди знай, что это такое, да и в животе второй день пусто. Неделю в больнице пролежали, тамошняя казенная еда мне показалась подарком судьбы.

      Картошка, всю ночь простоявшая в печке и еще горячая, пахла уже совершенно нестерпимо. Вдруг машина остановилась – мы приехали на автостанцию. Успели, слава Богу. Успели даже картошку съесть, торопливо разделив ее на всех. Подошел автобус, хмурые невыспавшиеся пассажиры полезли внутрь. Едва мы с Катей сели, автобус тронулся. Мама махала мне рукой, потом побежала вслед за автобусом, плача и причитая: «Вова, Вовюня!».

      Я рос маминым любимчиком. Младший в семье, хилый и почти прозрачный от недокорма, я выжил только благодаря ее любви. Сейчас я понимаю, как мне повезло с мамой. Другие матери в нашем селе были грозные, горластые, драли своих детей за уши и пороли ремнем за любые провинности. Моя мама ни разу ни на кого голос не повысила. Доброта – вот что составляло сущность ее натуры. Вот пример. Село наше стояло на берегу реки, огороды были покатые и задами выходили к воде, зимой это была прекрасная пологая горка. Вся деревенская детвора каталась на ледянках и картонках с нашего огорода, со всех остальных хозяйки гнали. А мама смотрела на кучу-малу и улыбалась: «Катайтеся, деточки, катайтеся».

      Я задремал и очнулся уже в Тамбове. Катя настойчиво тянула меня за руку к выходу. Три квартала быстрым шагом – и мы у цели нашего путешествия. Вот они, ворота Тамбовского суворовского училища. Странная смесь ужаса и надежды переполняла меня. Никогда раньше я не уезжал из дома, никогда не разлучался с мамой дольше, чем на день. Но я смутно представлял себя высоким, сильным, в красивой военной форме. В мечтах мой приезд в Устье сопровождался чемоданом подарков – маме платок и новое платье, а еще туфли на каблуках, которых у нее никогда не было. Томке куклу, и не тряпочную самодельную, а настоящую, пластмассовую, с закрывающимися глазами и длинными волосами. Кате духи, я знал,