Разбитыми пальцами ног. По ладоням Вселенной. Вяч Кон

эту дихотомию. Она не имеет смысла и потому бесконечно. Но мы можем попробовать полюбить по-другому. Так не известно еще. Но единственное спасение. Может есть еще Массу других, но пока что только один и может пока видимый на ощупь.

      И я успокоенный ветром

      Взлечу из тебя

      В себя,

      Но крикнешь ты

      Это ли верность,

      Но честность рождает меня.

      Если не быть мне этим,

      Ты не узнаешь меня,

      Значит все между делом,

      А значит все чепуха.

      Быть этим нелепым,

      Словом, подобно огню,

      Слизывающим поперечным

      Движенье все нулю.

      Но я остаюсь захваченный

      Тем несуразным магнитом,

      Неузнаваемо – загадочным

      Но все-таки индивидом.

      Мужская мораль и женская мудрость абсолютно различны. Хотя и начинаются на один и тот же звук. Когда женственно – природная вполне допускает и жестокость, наравне с нежностью, рождение – вместе с убийством, то мужской теизм стремится создать противоположное этой гармонии, а что может быть противопоставление парадоксу как не примитивная «нелья», и создавая, мужчина приходит к пустоте. Именно поэтому мы. мужчины стремимся к свободе от женского. Мы хотим найти себя в этой пустоте. В этой пустоте построит что-то свое. Пусть обречены на вечные иллюзии и теории. Но хотя бы это у нас есть «наше», ведь все остальное ваше. Так оставьте нам хотя частичку существования.

      Ты же помнишь – я чуть не умер, отравленный несвободой твоих желаний. Подкошенный упал и среди ночи мое ломало и трясло словно в агонии. Это и была агония – агония страха пред твоим мягким деспотизмом любви. Любовь такая она и есть – показала ее подлинное лицо, захватническое и неумолимое в своем стремлении обладать всецело объектом любви. Любовь не терпит свободы. И надо признать в любви нет свободы… для меня – ты обретаешь в ней ее, ты расцветает от нее, ты наполняешься полнотой – потому что она твоя и ты рождаешь ее. Твое женское начало рождает ее, а я… в ней умираю. Я могу до поры до времени угождать ей, как другие угождали своим врагам, чтобы умилостивить. Ведь если я разгневаю любовь своим отказом, то на меня обрушаться все силы вселенной и земли, она – она заправляет ею. Так что же мне остаётся? – пустыня и только там я нахожу свою независимость и одиночество. И… свое отчаяние.

      Это мое единственное и последнее пристанище. Я сжился с ним. Я дышу и питаю свою душу им. Это мое единственная и последняя правда на сегодняшний день. Быть может я построю на этом свой замок, хотя у меня нет абсолютно Сил. В отчаянии нет сил. А только бессилие. И это бессилие моя единственная отрада. В своем бессилии я никого не убиваю и не разрушаю, не причиняю боли. А вместе с ним. И радости. В этом только тишина. Только свободность от всего. В том числе и от счастья.

      И потому я пишу эти строки. Зная,