Реквием. Елена Крюкова

хмелю,

      Я хриплю: услышь мя… что ли…

      Кто живой… тебя – люблю…

      Вот вам еще одна загадка, вернее, еще одна образная находка Крюковой. Она обращается к жанру, в современной литературе начисто утраченному – к жанру видения.

      Именно в Библии видение укореняется как жанр; это и видение пророка Иезекииля, и видение пророка Исайи, и видение пророка Даниила, да и сам Апокалипсис, величайшая поэма древнего мира, есть не что иное, как видение Иоанна Богослова. В «Книгу Исхода» Крюкова там и сям вплетает такие видения. «Видение жены, стоящей за куском хлеба», «Видение праздника. Старая Россия», «Видение Рая» – проходящие перед мысленным взором человека картины, то захлестывающие мощью забытого русского праздника, то напрямую изображающие небожителей (таков Ангел с красным мечом в «Видении жены…"), то погружающие читателя в благолепие Эдема, и тем страшнее и безвыходнее в финале «Видения Рая» звучат суровые, царапающие металлом слова, изображающие нынешнее горе и нынешний житейский мрак:

      …Там папоротник светит на стекле —

      В мороз – цветком купальской радуги!..

      Уйди.

      Я Рай люблю. Я сплю с ним на груди.

      Не суй во пересохшие уста

      Мне снадобий, где соль и кислота.

      Не хлопочи – с намоченным тряпьем

      К виску. Мы все когда-нибудь умрем.

      Я не хочу в подвальную юдоль.

      В битье посуды. В водочную боль.

      В больницы, где на лестницах лежат.

      В плакатный красный яд и детский мат.

      Уйди. Ступай обратно в черный Ад.

      А я – в Раю. Мне нет пути назад.

      Большое стихотворение (или маленькая поэма) «Орган» – несомненно, центр тяжести всего цикла. Крюкова, музыкант, сумела перелить в слово библейскую мощь органной музыки, искусно переплетая ее со своим личным, женским, интимным пространством. В этом тексте она движется по тонкой грани, нигде не оскальзываясь ни в серую робость, ни в пошлую наглость. Серебряные органные трубы, что гудят от создаваемой человеком музыки, – вполне демиургический инструмент, и человек здесь, даром что создан по образу и подобию Божию, приравнен к Богу в счастье любить и рождать:

      Я чувствовала холод звездных дыр.

      Бредовая затея святотатца —

      Сыграть любовь. И старая, как мир —

      И суетно, и несподручно браться.

      Я вырывала скользкие штифты.

      Я мукой музыки, светясь и мучась,

      Вдруг обняла тебя, и то был ты,

      Не дух, но плоть,

      не случай был, но участь!

      И чтоб слышней был этот крик любви,

      Я ость ее, и кость ее, и пламя

      Вгоняла в зубы-клавиши: живи

      Регистром vox humana между нами!

      В «Книге Исхода» есть стихи, которые выглядят настоящей сказкой («Видение жены на космической станции», «Царица Астис», «Фавор»), но их фантастичность – лишь маленькая передышка, и мы опять ныряем в подлинность ситуаций. Так автор подчеркивает, что все на свете когда-то было, и мы такие же персонажи Библии, как Руфь