Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений. Ричард Мейби

Читать онлайн.
Название Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений
Автор произведения Ричард Мейби
Жанр Биология
Серия Золотой фонд науки
Издательство Биология
Год выпуска 2015
isbn 978-5-17-100829-1



Скачать книгу

знаком с древними тисами и не ждал увидеть небоскреб, но все же представлял себе солидное дерево, чья крона пенится над дорогой, а на свежих побегах пробивается первая весенняя зелень. И уж точно не был готов увидеть скромный кустик, не выше боярышника, спрятавшийся под сенью крошечной церквушки. И не был готов обнаружить, что Великий тис держат в клетке. Конечно, все ради того, чтобы мы, невежды, не тянули к дереву руки, ведь нас хлебом не корми – дай все потрогать, а не ради того, чтобы дерево никуда не убежало, – по крайней мере, так гласит объявление. Когда тис «открыли» в середине XVIII века, ему нанесли большой урон охотники за сувенирами, которые отламывали куски от уже обветшавшего ствола, пока тис не превратился в два отдельных дерева. К концу столетия щель между стволами была так широка, что в нее можно было пронести гроб.

      Увы, «опыт общения с тисом» свелся к тому, чтобы щуриться на него в щели ограды и читать таблички для туристов. Чувствуешь себя вуайеристом, будто глядишь в дверной глазок палаты в Бедламе на несчастного безумца, скорчившегося на полу. Тис словно бы съежился – и из-за неволи, и под бременем прожитых лет, которое тяжко ложится даже на деревянные плечи. Северная половина, тесный пучок толстых узловатых стволов, каждый с овцу в обхвате, пустила несколько относительно тонких сучьев, которые раскинулись по всему загончику, но дальше ограды не растут. Южные стволы держатся на подпорках, а кое-где подпоркой служит сама ограда. Внутри, в дупле, очень темно, и рассмотреть фактуру не удается, но кажется, что стволы мало-помалу превращаются из дерева в камень. Но мне видно кружок из колышков, которые вбили в землю, чтобы очертить прежнюю окружность тиса, когда он был гораздо толще. Когда-то его можно было обхватить вдвадцатером.

      Я пытался смотреть на эту сцену в полумраке как на скульптурную инсталляцию – не помогло. В последний раз я видел деревья в клетке на выставке скульптора Энди Голдзуорти под открытом небом. Он расширял неглубокие садовые канавы и делал в них небольшие бассейны из сухой кладки, а в них помещал мертвые дубовые стволы с ободранной корой, уже черные, как уголь, – и эти живописные конструкции, как предполагалось, символизировали сглаживание границ между «культурным» и «естественным». Так что, когда смотришь в эти рукотворные расщелины, видишь не панораму гармонии природы и искусства, а скорее картину леса, вырубленного под огороженное поле: поваленные деревья словно бы уложены вокруг его границ в качестве memento mori. Такой экспонат не станешь обхватывать руками – разве что в надежде вызволить несчастный ствол из тюрьмы.

      Но особенно меня огорчило то, каким неинтересным оказался Великий тис. В нем не было ни грана мощи, стиля, увлекательности сюжета, которых так много в лиственных деревьях в двадцать раз моложе. Ни величественных округлостей там, где от сучьев отходит в разные стороны много тонких ветвей, ни самопереплетений, ни загадочных манящих дупел. Но как только я себе в этом признался, мне стало ясно, как самонадеянно было с моей стороны