Охота на охотника. Детективные повести. Геннадий Васильев

Точно, больной, – стал объяснять нетерпеливо. – Машина нездешняя, не из города, надо пробить через компьютер – вдруг в угоне? Законная процедура, что неясно?

      Вошли. Сержант, который его остановил, пошел к компьютеру. Человек у окна – он единственный был в штатском, остальные при мундирах – обернулся:

      – Мы ведь виделись уже вроде. Нет?

      – Виделись. В кафе, минут сорок назад. С вами еще двое были. – Володю вдруг разобрало зло. Чего, в самом деле – «виделись вроде». Интересно, что бы ответил тот, если бы Володя сказал – да что вы, впервые вас вижу? Даже пожалел, что не сказал. Главное, понял он: здесь они ничего ему не сделают. Слишком много народу – пять человек на посту, включая этого, в штатском. Ну не могут же они все быть бандитами! Штатскому хотелось нахамить, только он не знал, как.

      – Угу. Были со мной еще двое, точно, – штатский отвернулся снова смотреть в окно. «Интересный разговор. Содержательный, главное».

      – Проверил, товарищ майор, все в порядке, – оторвался от компьютера сержант. («Майор, значит». ) – Машина чистая, принадлежит ему, – кивнул на Володяа. Поймав его недружелюбный взгляд, решил смягчить: – Гражданину Свистунову.

      – Ну и хорошо, что чистая, – обрадовался штатский-майор. – А сам-то гражданин Свистунов чистый?

      Сержант посмотрел на него удивленно. А тот продолжал:

      – Нечего ему сообщить карательным органам? Ну раз нечего, отдайте ему документы и – счастливого пути. Даст Бог, свидимся.

      «Не хотелось бы», – подумал Володя. Документы взял молча и так же молча вышел. Штатский-майор некоторое время смотрел ему вслед сквозь стекло.

      Глава 3

      Володя Свистунов – журналист. Относительно молодой: двадцати пяти лет. Работал он до недавнего времени в маленькой провинциальной сельской газетке, жил в Городке. Писал про удои, посевную-уборочную, лепил портреты передовиков. Иногда разражался гневными филиппиками в адрес тех, кто губит или загубил, точнее, бывшую советскую деревню, по-аптечному дозируя то лукавство, которое филиппики содержали. Ну, не сегодня же сгубили деревню-то, а лет эдак семьдесят назад с гаком. Властям и читателям, однако, это неинтересно. Власти интересно, когда ее щекочут, задирают, а правда о делах предшественников, тем более на сто рядов перепетая еще в перестроечные времена, ее никак не касается. Читателям тоже интересно про сегодня, про то, где именно находится тот крайний, что каждодневно портит им жизнь. Что крайний далеко – так это даже хорошо: смысл поиска виноватого не в том, чтобы его наказать, главное – найти его и указать: «Он!» И как-то уже легче на душе.

      Но чаще Володя писал все же про удои-надои, про гнилые корма, низкое поголовье и плохие урожаи. Район для этого был самый что ни на есть подходящий: упадочный. Занимался он, словом, той безмерно скучной и лишенной всякой перспективы работой, которая делает жизнь провинциального, тем паче – сельского газетчика безнадежной. Если он не спивается