Лента Mru. Фантастические повести. Алексей Смирнов

жаркий. – Ау, гау!… Они все здесь. Они… поют в хоре при пролетарском обществе… – Слова ползли из него с неимоверным трудом. – Обществе сознательно овулирующих женщин…

      – Вы женаты, – обрадовался Йохо, который – во всяком случае, внешне – ни капельки не боялся жаркого и держался с ним по-свойски, деловито и конструктивно. – Но вы не успели представиться… Я не знаю, с кем имею честь…

      Жаркий неожиданно захрюкал, завыл, вскочил с табурета и дважды обежал вокруг него.

      – Вы нужны нам, – эта фраза едва пробилась сквозь какофонию физиологических звуков. Воздух в помещении нагревался, ненастоящие подрагивали – целокупно, без волевого участия членов. Послышался шум спускаемой воды: можно было ждать Зейду, но она так и не появилась. – Вы должны нас судить. Мы не можем здесь больше. Я не могу здесь больше. Многие не могут здесь уже. Другие не могут судить. Зэка не годятся. Никуда не годятся. Ни на что не годятся. Вы можете засудить, рассудить, осудить, у вас правое полушарие. Меня зовут Иванов.

      – Весьма польщен, – Йохо встал и отрывисто поклонился. – А по батюшке?

      – Иегуда… Иегуда… Толя! – заорал жаркий. – Тоооооля!… Тооооооля!…

      Произнося это имя, он будто квохтал, кудахтал. Из черепа пополз огнедышащий гребень: сперва – петушиный, затем – как у индюка, нависающий. Йохо чуть побледнел и отпрянул. Голая голова Яйтера блестела, словно ее только что вынули из-под душа. Оффченко, давно потерявший сознание, валялся на полу, неожиданно грузный и обрюзгший – как и Зейда, постаревший, выглядевший много старше своих лет.

      Ненастоящие принялись беззвучно маршировать на месте.

      – Луначарский, – ясным голосом представился жаркий.

      Одна из пяти туловищных рук взлетела, сгребла бородку при автономной голове.

      – И группа товарищей, – поправился жаркий.

      – Ягода Генрих Григорьевич, – сказал он сразу после этого. – И группа товарищей. Среди них Иванов.

      – Вы трое в одном, – догадался Йохо и, не в силах сдержать возбуждения, ударил себя по бедрам.

      – Разве? – в тоне жаркого обозначилось нечто похожее на удивление. Похоже было, что он не всегда осознавал свою множественность. – Он будет докладывать, – решил жаркий, указывая на Оффченко тремя десницами и одной шуицей. – Бейте его. Он скажет вам. Потом убейте его. Судите его. Потом судите меня и нас.

      Жаркий развернулся на табурете, лицами к ненастоящим. Те, видимо, ждали специального приглашения: они завыли ледяным воем, повторяя на все лады: «Бейте его, он скажет вам, потом судите его, потом судите их и нас».

      – Потом судите всех, – жаркий привстал, склонился над Оффченко. Все три или два с половиной лица исказились от горя, натолкнувшись на невозможность самостоятельного физического контакта.

      – Не печальтесь, почтенные, – Йохо тронул Яйтера за рукав. – Сходи в ванную, принеси ведро воды.

      Яйтер, полагая, что вода нужна для охлаждения жаркого, покорно встал, сомнамбулически прошел в ванную, вернулся с ведром.