Твой враг во тьме. Елена Арсеньева

с носилками: «Скорая» первой прорвалась во двор между грудами аккуратно разрезанного железа. И пожарные, и спасатели вовсю работали бензорезами, кромсая гаражи.

      Когда Лёлю положили на носилки, она вдруг открыла глаза.

      – Дима, ты где? – позвала, слепо шаря вокруг руками.

      Он подошел, изо всех сил пытаясь вспомнить, когда же успел назвать ей свое имя. Точно ведь не называл!

      Она приподнялась, цепляясь за его плечи.

      – Лежи, лежи!

      – Ничего. Ты возьми свою каску, а то простудишься. Я уже ничего. Ты не знаешь, тут можно откуда-нибудь позвонить? Вдруг мама как-нибудь узнает про взрыв – она ведь с ума сойдет. И надо Светиному мужу сообщить, у них же здесь только мастерская, а живут они…

      Она вдруг осеклась, уставилась расширенными глазами куда-то за спину Дмитрия. Он обернулся и досадливо качнул головой. Ч-черт, это она увидела, как укладывают в трупный мешок искореженное, изломанное тело женщины в брюках и обрывках того, что раньше было длинным толстым свитером. До чего же неудачно!

      Книга с салфеточками и кружавчиками, до сих пор сиротливо валявшаяся на газоне, вдруг под порывом ветра встала дыбом, перевернулась и смешно полетела прочь, весело перебирая страницами…

      – Света. Это тетя Света! – пробормотала Лёля – и безжизненно рухнула навзничь.

      Разумихин выругался сквозь зубы:

      – Долбаки, нельзя ей было это видеть, всех ваших матерей в бога и в душу!

      Дмитрий глянул изумленно: слышать такое от своего учителя и друга ему еще не приходилось. И вдруг – словно в лицо его ударили! – понял, почему Лёля знала, как его зовут, вспомнил, где и когда видел ее… И теперь он мог спокойнее смотреть, как носилки ставят внутрь «Скорой», как та выруливает со двора, а на ее место въезжает другая машина.

      Ничего. Теперь-то он ее найдет!

      Лёля. Июль, 1999

      Лёля открыла глаза, но тотчас зажмурилась: голова вдруг пошла кругом, все поплыло. Она даже не разглядела толком, что именно – все. Что-то белое, довольно яркое, и еще вроде бы как множество чужих, светящихся глаз, уставившихся на нее с высоты. Понадобилось некоторое время, чтобы мозг соотнес увиденное со знакомыми понятиями и Лёля сообразила, что это вовсе не глаза, а круглые маленькие лампы, какие обычно вмонтированы в подвесные потолки. Теперь это очень модно, в офисах на потолках на каждом шагу увидишь! Если, конечно, кому-то вдруг взбредет в голову шагать по этим самым потолкам.

      Слабая улыбка тронула губы, и стало чуть легче, когда Лёля почувствовала, что улыбается. Пациент, стало быть, скорее жив…

      И тотчас это слово – пациент – вызвало в сознании такую бурю болезненных ассоциаций, что Лёля с трудом подавила стон. Ну да, ну да, там был точно такой же потолок, и Лёля все пыталась отвернуться от него, потому что и там лампы казались ей глазами: множеством укоризненных глаз… Странно, да? Лампы смотрели с осуждением, а люди, окружавшие Лёлю там, совершенно равнодушно. Нет, конечно, им было не наплевать на пациентку и ее здоровье, но они просто делали свою работу – ежедневную, рутинную,