Письма 1812 года М. А. Волковой к В. А. Ланской. Мария Волкова

при сравнении с женою. Впрочем, до сих пор им очень довольны в нашей доброй Москве. Он очень деятелен, справедлив, и если не изменится, то его очень полюбят здесь.

      В субботу, в Петров день, дядя Валуев был именинниц и я обедала у него в Царицыне. Было множество гостей. Вчера я ужинала в Петровском у Разумовских. Кроме нас, гостей никого не было, так что я свободно могла наблюдать за сестрой графа, г-жой Загряжской, о которой я постоянно слышала разговоры с тех пор, как себя помню, и которую мне вчера пришлось видеть в первый раз. Недоставало четвертого партнера, и меня усадили играть в бостон с ней, с Апраксиной и с самим графом Львовым. Это три особы, нисколько не похожие друг на друга, но все они так любезны, что я с удовольствием играла с ними в скучнейшую игру, которую я очень плохо знаю.

      Москва, 8 июля

      Тебе интересно знать мое мнение о семействе Виельгорских. Вот три недели, как я вижусь с ними с утра до вечера и потому могу судить о них. Жена В. премилый ребенок, но не более, как ребенок, которым необходимо руководить; ей нужно давать советы, сдерживать ее подчас, так как у нее довольно упрямый характерец; я замечаю, что в семействе о ней имеют мнение одинаковое с моим. Муж ее – добрейший из людей, но бесхарактерный; ему не справиться с ней, тем более что он дает вертеть собою как угодно, почти всегда исполняет волю Катиши, и я ему предсказываю, что через два или три года он постоянно будет плясать по ее дудке. Впрочем, она очень мила и в обществе весьма приятна. Что же касается до ее ребячества, не могу дать тебе лучшего образчика его, как рассказав, что она понять не может, почему настоящая война всех интересует. Я из сил бьюсь, объясняя ей, что от этого зависит общее спокойствие; слова мои даром пропадают: она гораздо более думает о кружевах и тряпках, нежели о судьбе страны, в которой живет. На первых порах я приметила в ней желание разыгрывать петербургскую барыню (впрочем, со мной она всегда очень вежлива) в отношении некоторых особ, которых она даже оттолкнула своим обращением. Третьего дня, оставшись одна с ней и Дашей, я начала разговор о том, какое неприятное впечатление производит важничанье особ, приезжающих из Петербурга. Я говорила вообще, никого не называя, и потому свободно могла высказывать, до чего это кажется смешно нам, москвичам. Я прибавила, что, такие особы обыкновенно бывают всеми покинуты, так как у нас не любят тех, кто высоко задирает нос.

      Мы очень хорошо знаем, что говорится про нас в Питере; но так как это не мешает ни нашему счастью, ни спокойствию, ни удовольствиям, то мы мало обращаем внимания на то, что о нас говорят. Но, коль скоро попадают в наше общество, мы хотим, чтобы действовали по-нашему. Катиша разделила мое мнение, и до сих пор мы с ней большие друзья. Что касается Даши, она так кротка, так добра, что такого рода мысли ей и в голову не приходят. Из младших братьев я больше всех люблю Матвея. Иосиф слишком дик. Впрочем, теперь он более общителен; прежде, говорят, он, кроме как со своей сестрой, ни с одной женщиной не разговаривал. Самый младший – премилый. Вообще, все семейство преприятное;