Ампутация души. Алексей Качалов

зубами, сверля Скипидарыча глазами. – Кто его…

      – Идем, идем, – потянул Скипидарыч Деснина за рукав, словно только и ждал вопроса. – Ты ходить-то можешь? Щас тебе кое-что покажу.

      На этот раз Деснину удалось встать на ноги. И хоть перед глазами по-прежнему все плыло, он направился вслед за Скипидарычем.

      Глава VIII

      УЛИКИ

      Едва вышли на крыльцо, Деснин застыл в изумлении – кругом были могилы.

      – Это что – кладбище?

      – Ну да, погост, он самый. Мы вчера затемно пришли, вот ты и не видел, – невозмутимо отвечал Скипидарыч. – Меня ж только Никодим за дьячка держал, а Пафнутий, едрень фень, разжаловал. Нет, говорит, у тебя корочек. Теперь я только пономарь, да так, на побегушках. Вот еще кладбище охраняю – вон оно, как на дрожжах растет. Раньше еще церковь охранял, но он у меня, змей, ключ отобрал, сигнализацию провел. А чего там охранять-то? Новоделы одни, а лампады, подсвечники, оклады и посуду Пафнутий на посеребренное заменил.

      Деснин представил, как Скипидарыч остается ночью среди могильных крестов. Стало как-то не по себе.

      – Живя на кладбище, хошь не хошь философом станешь, – словно читал его мысли Скипидарыч, – обстановка располагает. Вот он, монстр, пожирающий человеков. Помнишь, лозунг был к двухтысячному году обеспечить всех отдельным жильем? Вот – претворяют в жизнь, едрень фень! Многие уже получили прописку. Кладбищенскую. Каждому отдельную благоустроенную могилу – два на два метра, прально, Бобик, – потрепал Скипидарыч по голове вылезшего из будки подслеповатого от старости цепного пса. – Ну, идем, Коля.

      – Да, я тут многих знал, – тыкал пальцем Скипидарыч в надгробия, мимо которых вел Деснина. – Вон тот потравился, а этого зарезали. Того забили до смерти. Этот удавился. Тот просто допился. Ту вон муж топором порубал, этого собутыльник зарезал. Эту пьяный тракторист переехал. Этот сам себе глотку косой перерезал. А, чего говорить – вся страна один большой погост. Кладбища растут с такой скоростью, как когда-то города. Кое-где кладбищенское «население» уже городское превышает. Вот они, жертвы демократии – все здесь, едрень фень!

      Тем временем путники вышли на единственную деревенскую улицу. «Па-ап-берегись!» – раздалось где-то сбоку, и на дорогу, ломая кусты, выкатило бревно. Из-за помятых зарослей выглядывала изба без крыши. На ее срубе вовсю кипела работа: пятеро местных мужиков раскатывали на бревна совсем еще нестарый дом. На подмогу к ним спешил шестой.

      – Здоров, Скипидарыч, – дернул он за руку спутника Деснина. – Дай папироску, у тебя трусы в полоску.

      Скипидарыч протянул ему «Приму» и, кивнув на дом, вздохнул:

      – Все курочите…

      – А, все равно лет через пять тут вообще никого не останется. Не будет Васильково, – пробормотал мужик, прикуривая. – А кому до нас какое дело? Не нужны мы, видать, России совсем. Вот вымрем завтра все в одночасье – никто и не заметит.

      – Да,