Игрушечка. Марко Вовчок

из-за пазухи мешочек и дал мне, а я тот мешочек крепко ухватила…

      – Что ж от тебя матери-то сказать, а? – спрашивает мужичок, а я только плачу.

      Арина Ивановна в дверях стала.

      – Что ж, – говорит, – скоро? ты приказчику нужен – иди.

      – Ну, прощай, Груша! – сказал мужичок. – Не плачь, мать еще гостинчика пришлет.

      – Я к ней хочу… к матушке хочу! – рыдаючи я ему вымолвила.

      – Ну, хорошо, хорошо, и к ней пустят, только вот не плачь!

      – Царица какая проявилась! – загремела Арина Ивановна, – еще поблажку ей давать! Не видать тебе матушки своей, не видать! – вскинулась на меня. – А ты иди-ка, иди! – гонит мужика.

      Погладил он еще по головке меня и ушел. Арина Ивановна вслед за ним выбежала, и большой шум поднялся в девичьей: то слышно крик – Арина Ивановна кричит, то протяжно мужичок говорит… Барышня сидит, свою губку прикусивши, и на меня поглядывает, а я свой мешочек развязываю. В том мешочке были две замашные рубашечки, да глиняная уточка, да пряничек медовый…

      – Покажи, покажи, Игрушечка, что тебе мать прислала, – говорит барышня, подсаживаясь ко мне, и так все оглядывает, осматривает…

      Вошла Арина Ивановна и насмехаться стала:

      – Ну, уж рубашечки! Из паутиночки тканы! да при господах и носить-то нельзя таких: дотронется как барышня, то и ручку себе обдерет. Дайте-ка я их зашвырну куда подальше!

      Уж где у меня и сила взялася, где и храбрость! Не даю, борюсь.

      – Арина Ивановна; идите прочь! – крикнула барышня, – идите прочь! – И прогнала ее опять из детской, сама опять подле меня села. Долго я над своим гостинцем плакала, а она все на меня поглядывала, призадумавшись. Переждавши, пришла опять Арина Ивановна.

      – Что вы, Зинаида Петровна, так заскучали? – спрашивает барышню.

      Барышня вздохнула и на меня пальчиком показала:

      – Она все плачет по своей маме; она к своей маме хочет!

      – Да пусть себе хочет! Чего ж вам-то беспокоиться. Не хотите – не пустим, мой ангел, вы не беспокойтесь!

      – А плачет?

      – Мало чего нет! да вы ведь ее взяли себе в забаву, вы ее госпожа, мое сокровище, что с ней захотите, то и сделаете: плакать прикажете – плачь! прикажете веселиться – веселись!

      – А как она не станет?

      – Не станет! Да мы ее так проучим, что она у нас шелковая будет!

      – Мне жалко Игрушечку!

      – Вот то-то и есть, что вы всё жалеете! И проку из нее не будет… Вы не жалейте!

      – Жалко Игрушечку! – твердит барышня. – Жалко Игрушечку!

      – Говорю, перестаньте жалеть – перестанет она и плакать, и всю ее блажь как рукой снимет…

      Все это говорится, а я слушаю… слушаю, а слез не могу сдержать – льются…

      Вот барышня личико насупила, бровки нахмурила, надула губки и подступает ко мне грозно:

      – Игрушечка! чего ты скучная? сейчас веселись! Ну, веселись! Я тебе приказываю, я твоя госпожа – веселись!

      – Ах, ах, голубчик вы мой! – едва промолвит от смеху Арина Ивановна. А я, глупый ребенок, слезами заливаюсь горькими.

      – Веселись,