Сёгун. Джеймс Клавелл

ни тебе, ни другим таким, как ты. Может, вы оттого наведываетесь в мои владения, что некоторые из моих крестьян или вассалов-христиан замышляют измену, – процедил он со скрытой угрозой, используя классический прием, который самураи, настроенные против христианства, применяли, дабы воспрепятствовать распространению чуждых религиозных догм в своих владениях: в отличие от иноземных священников новообращенные японцы не были защищены законом.

      – Христиане – добрые японцы. Всегда. Хорошие вассалы. Никаких черных мыслей.

      – Я рад это слышать. Не забудь, мои владения теперь простираются на двадцать ри во всех направлениях. Ты понял?

      – Я понимаю.

      Оми зорко следил за тем, как священник кланяется с усилием, – даже чужеземные священники должны иметь хорошие манеры – и ушел.

      – Оми-сан, – обратился к нему один из самураев, молодой и очень красивый.

      – Да?

      – Пожалуйста, извините меня, я знаю, что вы не забыли, но Масидзиро-сан все еще в яме.

      Оми подошел к погребу и посмотрел вниз, на самурая. Тот упал на колени, уважительно кланяясь.

      Два прошедших дня состарили его. Оми взвесил его прошлые заслуги и будущую судьбу. После этого он вытащил из-за пояса молодого самурая короткий меч и бросил в яму.

      У подножия лестницы Масидзиро с недоверием смотрел на клинок. Слезы потекли по его щекам.

      – Я не заслужил такой чести, Оми-сан, – сказал он жалко.

      – Да.

      – Благодарю вас.

      Молодой самурай рядом с Оми сказал:

      – Пожалуйста, позвольте ему совершить сэппуку здесь, на берегу!

      – Он провинился. Он останется в яме. Прикажите крестьянам засыпать ее. Уничтожьте все следы. Чужеземцы осквернили это место.

      Кику засмеялась и покачала головой:

      – Нет, Оми-сан, извините, пожалуйста, но не надо мне больше саке, а то волосы растреплются, я упаду, и что тогда будет?

      – Мы упадем вместе и будем любить друг друга, – с удовольствием сказал Оми, его голова кружилась от выпитого.

      – Но я бы стала храпеть, а вы не сможете любить храпящую, противную, пьяную девушку. Поэтому извините. Ой нет, Оми-сама, хозяин нового огромного владения заслуживает большего! – Она налила еще теплого саке – не более наперстка – в изящную фарфоровую чашку и протянула ее обеими руками: указательный и большой пальцы левой руки аккуратно держали сосуд, указательный палец правой руки касался донышка. – Вот, потому что вы великолепны!

      Он принял чашку и выпил, наслаждаясь теплотой и вкусом выдержанного напитка.

      – Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день. Вы так красивы, Кику-сан.

      – Вы тоже красивы и нравитесь мне. – Ее глаза мерцали в свете свечи, которую поместили в бумажный фонарь среди цветов, свисающих с кедровой балки.

      Это была лучшая из комнат в чайном домике у площади. Кику наклонилась, чтобы помочь ему взять еще риса из простой деревянной мисочки, что стояла перед ним на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой:

      – Нет-нет,