Утро ночи любви. Наталья Андреева

Давай. За солнышко.

      Выпили по первой. Он потянулся к сковороде, вилкой развалил пополам горелую котлету. Нехотя стал жевать.

      – Скучно, – зевнул Мотало.

      – А ты наливай!

      – …Вот ты говоришь, у меня крыша поехала.

      Лицо у Эдика стало красное, жиденькие, мокрые от пота пряди волос прилипли ко лбу с огромными залысинами, очки сползли на самый кончик длинного носа. Они только что прикончили первую бутылку водки и, как обычно, начали спорить до хрипоты.

      – Точно! Поехала! Причем давно!

      – Ты просто тупой, ограниченный человек, Кот. Такой же, как все.

      – Ну, спасибо! Я твой единственный друг! – он стукнул кулаком в грудь. – И ты мне… мне!

      – Не-ет… Ты мне не друг… Ты меня ис… – Эдик икнул, – используешь.

      – Тю-ю! Совсем спятил! Что с тебя можно поиметь, Мотало ты хреново?

      – Тебе выпить не с кем. И поговорить тебе не с кем. У тебя, Кот, друзей нет. Потому что ты – Кот. Гуляешь сам по себе.

      – А я не обижаюсь. Было бы на кого. Ну, еще по одной?

      – Не хочу, – Эдик оттолкнул рюмку. – Нет, ты послушай… Послушай…

      – Молчи уже, Буратино!

      Эдик и в самом деле словно одеревенел, руки повисли, на кончике длинного носа покачивались элитные очки, того и гляди, свалятся на пол. Андрей не выдержал, снял их и положил на стол перед Мотало.

      – Буратино из полена, – важно сказал тот, тараща подслеповатые глаза. – А я, Кот… Я на восемьдесят процентов из воды! Я – человек!

      – Кто? Ты? Ты человек? Может, скажешь еще, что ты мужик? Да ты за всю жизнь ни одной бабы не трахнул!

      Мотало всхлипнул:

      – Я тебе… как человеку… а ты…

      Андрей уже понял, что сказал лишнее. Даже пьяному не стоило. Ну, не стоило так. Пробормотал:

      – Ну извини. Извини, слышишь?

      – Нет, ты прав, – Эдик заплакал. – Я ничтожество. Прав ты. Ты, Кот, всегда прав. Потому что ты из породы правых. Есть такая порода людей. Они правые по праву силы…

      Пьяные люди ведут себя по-разному. Одни становятся буйными, другие навязчивыми, третьи начинают швыряться деньгами, четвертые хамят, пятые просто-напросто отключаются. А напившийся Эдик раскисал и начинал заниматься самобичеванием. Он как раз вошел в эту стадию. В ответ на откровенное хамство Мотало по-детски расплакался и разразился следующим монологом:

      – Вот ты говоришь, ни одной бабы… И это ужасное слово: трахнуть. Я их все знаю, эти ужасные слова. Но они из меня не идут, понимаешь? Ну не идут. Вот я говорю: пенис… И такая муть в душе поднимается! Такое ощущение, что меня сейчас вырвет! Или, к примеру: оргазм. Или вот это: эякуляция. Ну, это еще ничего. А вот: вагина. Ну не могу я… – Эдик всхлипнул. – А почему? Может, потому что я несовременный? Или больной? И кто их только придумал, эти ужасные слова? Ведь с этого все и начинается. Я знаю. Я книжки умные читал. Главное: это назвать. Понимаешь? Назвать процесс… Ты все понимаешь… Вот я не могу сказать: трахнуть. Поэтому и трахнуть не могу! Ну не хочу я трахать! Я любить хочу, а не трахать! А кого мне любить, когда все хотят трахаться?

      – А! Вот видишь: назвал! Этот, как ты говоришь … процесс. И неоднократно.