Маг и его кошка. Алина Лис

Сейчас она использует куда более крепкие эпитеты. – Так что насчет желания? Гриски с ужином, согласен только на женщину, но пусть она будет блондинкой.

      Уже понимая, что окончательно запорол переговоры, я ухмыльнулся ему в лицо и добавил:

      – Просто к слову: Братство будет мстить.

      В последнем я не был уверен. То есть – я бы отомстил за любого из своих братьев или сестер, да так, чтобы фэйри потом еще сотню лет содрогались, пересказывая друг другу подробности. Так, чтобы навсегда запомнили – Стражей трогать нельзя. Себе дороже. Но единственное правило, которому подчиняются Стражи, – никаких правил. Мы свободны от любых обязательств, кроме тех, что берем на себя сами.

      Пожелает ли кто из моих названых родственников отомстить за меня? Хотелось верить, что да.

      – Я не буду убивать тебя, Страж. Есть другие методы.

      Кожистая складка на его лбу съежилась и раскрылась, выпуская на свет выпуклую чернильно-черную полусферу, неуловимо похожую на глаз тарантула-переростка. Я сглотнул, ощущая предательскую сухость в горле. Матовая тьма приглашала заглянуть в нее глубже…

      Причина, по которой я боялся… да, гриски меня подери, именно боялся князя Церы. Способность расчленять души. Не важно, что он сможет отобрать в нашем поединке воля на волю – мечты и страхи, память о скучном дне, прожитом пару сотен лет назад, или нелюбовь к ризотто[8]. Я все в себе одинаково ценю и ни с чем не намерен расставаться.

      Не важно даже, насколько сильно я смогу покалечить его в ответ.

      – Погоди! Это глупо. Может, договоримся?

      Ответом во тьме зажегся синий огонек. Тьма надвинулась, мир сделал сальто, и я понял, что это не полусфера, но яма. Бесконечно глубокая пропасть, полная жидкого обсидиана. Она раскрывалась, распахивалась медленно, но неотвратимо, и я падал вниз, на самое дно, навстречу ощерившемуся шипами голубого света нечто.

      Кажется, я кричал.

      Это было страшно. Страшно от невозможности сделать хоть что-то, как в дурном, вязком сне, когда остается только наблюдать свой полный беспомощной жути полет.

      А на дне ожидало чудовище. Гекатонхейр[9]. Предначальный великан, сторукий, стоглазый, с ножами, щипцами, крючьями, иглами, кнутами и шипами. Справа и слева вставали осклизлые стены его обиталища, синим светом истекали куски льда в жаровне, а великан правил на оселке ланцет, готовясь извлечь из моей души что-то значимое.

      Здесь я тоже был привязан. И мог только растерянно наблюдать за его работой. Совсем как несколько веков назад, когда жрец зачитывал слова ритуала Отречения, а семилетний мальчишка у алтаря с ужасом ощущал, как у ног ложится трещина, навсегда разделяя жизнь на «до» и «после»…

      В трещине, разверзшейся в пропасть, прятались жадные по чужую душу бесплотные твари, но тогда я этого еще не знал. Просто чувствовал – происходит что-то очень-очень скверное. Непоправимое.

      Но я выиграл тот бой!

      И я давно не ребенок.

      Всё вокруг – сон, морок, сумма наших с Севрусом представлений о реальности. Мои руки не связаны. У меня и рук-то здесь

8

Ризотто (итал.) – блюдо из риса в Северной Италии.

9

Гекатонхейры – в древнегреческой мифологии – сторукие, пятидесятиголовые великаны.