На стороне ребенка. Франсуаза Дольто

вне дома, может быть доставлен в полицейский участок. Если при нем нет денег, ему в любом случае можно вменить бродяжничество. С точки зрения многих почтенных родителей, парижская улица – это гиблое место. Родители мальчика, который поджег коллеж Пайерона, жили в недавно выстроенном муниципальном доме с умеренной квартирной платой на площади полковника Фабьена. Оба работали и воспитывали сына согласно принципу, что тот, кто водит знакомство с дурной компанией, ничего не добьется в жизни. Мать каждое утро твердила: «Возвращайся быстрее, тебя ждет бабушка, и, главное, ни на что не отвлекайся по дороге. И больше на улицу не ходи: это джунгли». Здесь налицо явная конфискация пространства. То немногое, что остается в распоряжении ребенка, испещрено оговорками: «смотри, чтобы с тобой ничего не случилось», «иди прямо домой, никуда не сворачивай», «повнимательнее выбирай себе друзей», «ни с кем не разговаривай»… Итак, весь день ребенок заперт в школе, и дома он тоже оказывается взаперти. А бывает и наоборот: если семья живет в тесноте, мать сама посылает ребенка на улицу, чтобы дома было тише. Сколько детей в больших городах не знают, куда себя деть после уроков! У одних никого нет дома, другие не слишком-то нужны своим домашним, а у чрезмерно опекаемого ребенка нет ни малейшего желания возвращаться домой сразу после школы.

      В общеобразовательных коллежах, вроде коллежа Пайерона, разбитых на секции, с галереями, нависающими одна над другой, во время перемен закрыты не только классы, но и коридоры. Все должны находиться во дворе. Точь-в-точь тюремный двор в часы прогулок заключенных. Дети это чувствуют, им неприятно[67].

      В интернатах спальни на весь день запираются. Дети не могут пойти и взять у себя в шкафу нужную вещь, не могут прилечь на кровать и немного отдохнуть. Это все равно что запрещать хозяину дома входить в собственную спальню до захода солнца. Но разве эта комната не предназначена для того, чтобы человеку было где привести себя в порядок, собраться с новыми силами, если он устал, если у него плохое настроение? Почему это разрешается взрослым, но не детям, которым это, может быть, еще нужнее?

      Вернувшись домой, школьник прилипает к телевизору. И это всех устраивает. Поскольку он загипнотизирован происходящим на экране, он, по крайней мере, никому не мешает. Экран – это окно, которое выходит во внешний мир, лежащий вне того замкнутого пространства, где его держат взаперти. Но эта пасть, извергающая мешанину образов и сведений, может непоправимо травмировать ребенка, которому никто ничего толком не объясняет, потому что всем некогда. Он подвергается массированной бомбардировке, он не производит никакого отбора, а родителям некогда помочь ему в этом.

      Это приватизированное пространство – воистину шагреневая кожа. Современное общество мало-помалу изменило и разрушило пространство, в котором дети могут знакомиться со строением своего тела, наблюдать, фантазировать, испытывать опасности и удовольствия. Заточение в четырех

67

Les Cahiers au feu. André Coutin. Ed. Hallier, 1975. P. 164–165.