Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник). Александр Прозоров

государем все равны, – сухо ответил Василий Ярославович. – Однако же, коли ты бы от меня убег, оброка за землю не заплатив, я бы на тебя тоже сыск объявил, а опосля сидел бы ты у меня в ярыгах, пока не отдашь все до копеечки.

      – Милостивый Господь! Кабы я пред судом государевым представал, я бы за то одно на оброк вдвое больше обычного согласился, господин. У нас такого и в мечтах не бывало. Кавалер наш, хозяин замка, нам и судья, и хозяин, и кара наша. Что пожелает – то прикажет, как вздумает – так и судит. Нет нам иной воли, кроме как от него. И даже Божья воля через него объявляется.

      – Разве это дело, когда князь наравне со смердом безродным в суд идет, боярин? – не выдержал Крошинский. – Удел смерда – землю пахать да кормить нас, дабы мы волю королевскую сполнять могли! Что же твориться начнет, коли каждый пахарь на приказ хозяина свого в суды начнет жалиться?

      – Они перестанут убегать, княже, – спокойно возразил боярин. – Слышишь меня, смерд? Коли в мои земли придешь, уговоримся об оброке, что за поле платить станешь, да и работай. Все платить по уговору станешь – в любой год уехать сможешь, коли не понравится что. Твои дети будут рождаться вольными. А коли я сверх уговора с тебя что спрошу – к воеводе али в земский суд на меня жаловаться можешь. Пред государем в землях московских все равны.

      – Милостив Господь, – перекрестился жмудин. – Ныне, как серебро получу, так и отъедем. А как найти твои владения, господин?

      – До Лук Великих дойдешь, подворье боярина Лисьина спросишь. Там не потеряешься, приведут.

      – Чужих рабов сманиваешь, Василий Ярославович, – сухо заметил князь. – Грех это, обиду чинишь.

      – Мне до ливонских обид дела нет, – хмыкнул боярин. – А коли недоволен кто – так у нас суд земский имеется. Пусть туда и жалится.

      – Суд, суд… Со смердом на одной доске, пред одним судьей стоять! Позор! – возмутился Крошинский. – То-то от вас, из Москвы, то и дело бояре к нам в Литву бегут. А иные земли сами к нам под руку просятся. Тот же Псков, сказывали, намедни государя нашего просил под защиту свою его принять. Замучил, сказывают, князь московский со своими законами.

      – То-то от вас, княже, ако от чумы, мора черного, смерды к нам тысячами с семьями убегают, – спокойно парировал Лисьин. – Великий князь уж замучился грамоты считать, в коих ваш король на беду сию жалится[17].

      – Сила княжества не в быдле черном, боярин, а в нас, людях служилых!

      – Однако же и нам, княже, каженный день кушать хочется. Что есть станет люд служилый, как земли опустеют?

      – Меч прокормит!

      – Здесь поворот, господа, – указал на полоску взрыхленного снега жмудин.

      С речного льда отряд поднялся на пологий взгорок, потом спустился на замерзшее болото. Отличить его труда не составляло: вместо густого леса здесь торчали из снега только редкие чахлые деревца да травяные кочки. Идти сразу стало легче: здесь путь расчищать не требовалось – никаких стволов, никаких завалов. А коли где камень и выпирал

17

 Поток беглецов из стран Западной Европы в Россию превышал тридцать тысяч семей в год.