Песни. Юз Алешковский

валяться

      И водку глушить в захолустной пивной,

      В такую погодку – к девчонке прижаться

      И плакать над горькой осенней судьбой.

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      А потом – морозы.

      Зябко стынут поля,

      Зябко птицы поют

      Под плащом ярко-жёлтой берёзы.

      Любил я запевки, девчат-полуночниц,

      Но нынче никто за окном не поёт:

      Лишь пьяницам листьям не терпится очень

      С гармошками ветра пойти в хоровод.

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      А потом – холода и морозы.

      Зябко стынут поля,

      Зябко птицы поют

      Под плащом ярко-жёлтой берёзы.

      Но знаю отраду я в жизни нехитрой —

      Пусть грустно и мокро, но нужно забыть,

      Про осень забыть над московской палитрой

      И с горя девчонку шальную любить.

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      За дождями дожди,

      А потом – холода и морозы.

      Зябко стынут поля,

      Зябко птицы поют

      Под плащом ярко-жёлтой берёзы.

      1950

      Личное свидание

      Герману Плисецкому

      Я отбывал в Сибири наказание,

      Считался работящим мужиком

      И заработал личное свидание

      С женой своим трудом, своим горбом.

      Я написал: «Явись, совсем соскучился…

      Здесь в трёх верстах от лагеря вокзал…»

      Я ждал жену, жрать перестал, измучился,

      Всё без конца на крышу залезал.

      Заныло сердце, как увидел бедную —

      Согнулась до земли от рюкзака,

      Но на неё, на бабу неприметную,

      С барачной крыши зарились зэка.

      Торчал я перед вахтою взволнованно,

      Там надзиратель делал бабе шмон.

      Но было мною в письмах растолковано,

      Как под подол притырить самогон.

      И завели нас в комнату свидания,

      Дурёха ни жива и ни мертва,

      А я, как на судебном заседании,

      Краснел и перепутывал слова.

      Она присела, милая, на лавочку,

      А я присел на старенький матрац.

      Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,

      Позавчера – растратчик Моня Кац.

      Обоев синий цвет изрядно вылинял,

      В двери железной – кругленький глазок,

      В углу портрет товарища Калинина —

      Молчит: как в нашей хате образок.

      Потолковали. Трахнул самогона я

      И самосаду закурил… Эх, жисть!

      Стели, жена, стели постель казённую

      Да, как бывало, рядышком ложись.

      Дежурные в глазок бросают шуточки,

      Кричат зэка тоскливо за окном:

      «Отдай, Степан, супругу на минуточку,

      на всех её пожиже разведём».

      Ах, люди, люди, люди несерьёзные,

      Вам не хватает нервных докторов.

      Ведь здесь жена, а не быки колхозные

      Огуливают вашинских коров.

      И зло берёт, и чтой-то жалко каждого…

      Но с каждым не поделишься женой…

      На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою

      По рельсе железякою конвой.

      Давай, жена, по кружке на прощание,

      Садись одна в зелёненький вагон,

      Не унывай, зимой дадут свидание,

      Не забывай – да не меня, вот глупая, —

      Не забывай притырить самогон.

1963

      Советская лесбийская

      Пусть на вахте обыщут нас начисто,

      Пусть в барак надзиратель пришёл —

      Мы под песню гармошки наплачемся

      И накроем наш свадебный стол.

      Женишок мой, бабёночка видная,

      Наливает мне в кружку «Тройной»,

      Вместо красной икры булку ситную

      Он намажет помадой губной.

      Сам помадой губною не мажется

      И походкой мужскою идёт,

      Он совсем мне мужчиною кажется,

      Только вот борода не растёт.

      Девки бацают с дробью «цыганочку»,

      Бабы старые «горько!» кричат,

      И рыдает одна лесбияночка

      На руках незамужних девчат.

      Эх,