Василий Темный. Борис Тумасов

дугообразными бровями смотрят на мир по-доброму. Но уж коли во гневе, тогда себя не сдерживает.

      Русая борода у молодого князя едва пробилась, курчавится. Говорит он негромко, отрывисто.

      Через Западную Двину переправились по еще стоявшему синеватому льду.

      На четвертый день дворецкий указал на темную тучу, поднимавшуюся со стороны леса:

      – Надобно на том берегу гридням укрытия искать да шатер поставить. Как бы метели не случиться.

      Холмский кивнул согласно:

      – И то так…

      Снегопад начался в полночь. Сначала подул ветер, сорвались первые снежинки. Ледяная крупа застучала по пологу, а вскоре снег уже лег толстым слоем на крышу шатра.

      – Эвон, как сыпануло, – заметил дворецкий. – Добро, гридни успели укрыться и соорудить навесы для лошадей.

      До того молчавший Борис спросил:

      – Хватит ли, боярин, еды, пока до Твери доберемся?

      Дворецкий ответил утвердительно:

      – Рассчитал, княже, что крупы гречи, что солонины. Голодом гридней не поморим.

      Неожиданно Холмский сменил тему:

      – С хворью великого князя московского Василия Дмитриевича⁷ неспокойно в Московском княжестве. Не хотят московские Рюриковичи мира.

      – Великий князь Витовт спрашивал, не вмешаться ли Литве в дела московские. Недоволен великий князь, что внуку его, Василию Васильевичу⁸, обиды станут чинить.

      Холмский усмехнулся:

      – Совсем худо Москве будет от той литовской подмоги.

      Боярин Семен заметил:

      – Когда Москве худо, Твери в радость. – Прислушался. – Кажется, снег прекратился. Пойду погляжу, как там, не занесло ли гридней.

      Откинув полог, вышел.

      Холмский закашлялся надолго, надрывисто. Наконец смолк. Великий князь спросил:

      – Аль от сырости?

      – Да вроде нет.

      – А что, воевода Михайло, изведут себя в междуусобьи московские Рюриковичи?

      – Оно и тверские не лучше.

      – Ноне, случись смерти великого князя Василия Дмитриевича, за московский стол Юрий⁹ вцепится.

      – То так, княже, эвон при Данииле Романовиче стоило галицкой земле силы набрать, как на нее всякие недруги накинулись. И у всех корысть, как бы кус полакомей отхватить. Не от того и дед в земли тверские подался, под руку великого князя Михаила Ярославича.

      – Холм в ту пору людом обрастал, строился.

      – Истино, от отца слышал, как приходили смерды, люд ремесленный. Церковь Козьмы и Демьяна возвели. А ляхи и немцы на галичские земли зарились. – Чуть повременив, сказал вздыхая: – Холм, Холм… Мы и поныне зовемся Холмскими.

      Вошел боярин Семен, скинул шубу, встряхнул:

      – Небо очистилось.

      – К утру по снегу дорогу прокладывать будем.

      – Ты, боярин Семен, распорядись, чтоб гридням солонины отварили. Седни надобно верст полсотни проделать, и днем на привал не станем. Неделя пути до Ржева осталась.

      Князь с Холмским вышли из шатра,