Василий Темный. Борис Тумасов

к себе, да поспи, пусть те сны добрые привидятся…

* * *

      Уже и служба подошла к концу, опустел храм. Дьякон помог владыке шубу поверх рясы надеть, сопроводил до выхода.

      На паперти безлюдно, только одна нищенка с кружкой в трясущейся руке подошла к Вассиану. Владыка перекрестил ее:

      – Спаси тя Бог, старая.

      Медленно направился епископ к княжеским хоромам.

      Мартовское холодное солнце коснулось зенита. Вассиан шагал задумчиво, выставляя длинные ноги, будто пробуя дорогу.

      Хоть и был он духовником тверского князя, однако судил деяния и Бориса, и московского князя одной мерой. И тот и другой гордыней живут. А им бы не возвышаться друг над другом, а сообща земли русские собирать.

      А все с Юрия Даниловича и Ивана Калиты повелось. За власть великокняжескую те борьбу смертоносную начали и поныне не уймутся.

      Ноне бояре князя Бориса подстрекают, снова хотят, чтоб Тверь великое княжение вернула.

      – Ох-ох, – вздохнул Вассиан, – изводят себя Рюриковичи, что тверские, что московские. Прежде на ханов расчет держали, ноне на Литву. А того не хотят помыслить, Витовт, коли до власти дело дойдет, никого не пощадит, всех под себя подомнет…

      Появление епископа в горнице князя Бориса не то, что обрадовало, было неожиданностью. Князь сидел за столом в домашнем простом длиннополом кафтане, теребил бороду, хмурился.

      При появлении епископа поднялся.

      – Мыслями многими одолеваем я, владыка. Червь сомнения гложет. Так ли живем мы и как поступить сегодня, коли в Москве покоя нет со смертью Василия Дмитриевича. Чью сторону держать?

      Вассиан сел напротив князя, щурясь, посмотрел на него:

      – Сын мой, и мои думы о том. Но у вас, Рюриковичей, они о власти, а меня волнует иное. Со времен ордынского нашествия многие княжества удельные под власть Речи Посполитой и великого княжества Литовского отдались, того не ведая, что там не покой обретут, а насилие над верой своей, православной, их к Унии начнут склонять не добром, так силой.

      Борис Александрович, положив руки на столешницу, подался вперед:

      – Владыка, что делать?

      – Ты у меня совета просишь, сын мой, ты, князь, сильный духом у слабого опоры ищешь?

      – Ты, владыка, мой отец духовный, Господь тя душу мою врачевать приставил, и я слова твоего жду.

      Вассиан молчал долго. Наконец заговорил:

      – Ты, сын мой, из омута распрей выплыть должен и с московским великим князем заедино стоять, собирая удельные княжества. Будете сообща, и не сломится земля русская, выдержит все ненастья.

      – Владыка, одна ли Тверь, на Москву кивая, плакалась? А Рязань да иные княжества удельные?

      Вассиан вздохнул:

      – В словах твоих, сын мой, не чую прощения. И нелегко прощать обиды. Но знай, смириться надобно. Разум должен одолеть тебя. И чем вы раньше этому, князья, вразумеете, тем меньше горя испытает Русь. А будет она тверская, либо московская, то Богу угодно, но с верой православной.

* * *

      Удалился епископ, а князь Борис над словами его задумался. К чему