Жизнь Гюго. Грэм Робб

своего поколения.

      30 августа 1817 года, смешав в нужных пропорциях высокомерие и раболепность, он напомнил Нёфшато, которому ничего не нужно было напоминать, что Вольтер «осветил ваш рассвет огнями своего заката». Он имел в виду, что Вольтер назвал тринадцатилетнего Нёфшато своим поэтическим наследником. Теперь же Нёфшато просили сделать то же самое для Виктора Гюго. Академик ответил одой и пригласил «нежного друга девяти муз» прийти и получить в подарок его совет.

      Нёфшато дважды был министром внутренних дел и помогал основать музей Лувра. В старости у него появилось новое увлечение. Он всячески популяризировал недооцененный овощ – картофель. По мнению Нёфшато, картофель следовало переименовать в «парманьте» – по фамилии агронома, доказавшего, что корнеплод безвреден для здоровья. «Картофель», «земляное яблоко» – название оскорбительное! Все на его столе – рагу, макароны и нечто напоминающее котлеты – оказалось приготовлено из картофеля. Его дом, обставленный в стиле того времени, то есть напоминающий греческий храм, находился на северной окраине Парижа, рядом с картофельным полем. Помимо картофеля, Нёфшато считался крупным специалистом по моркови. Впрочем, иногда он вспоминал свои корни и возвращался к литературе.

      Когда Гюго пришел к нему, Нёфшато трудился над изданием плутовского романа Лесажа «Жиль Блас». Он хотел проверить утверждение Вольтера, что Лесаж воспользовался неким испанским сочинением, и вот удача! К нему пришел молодой человек, который знал испанский. Гюго несколько дней просидел в Королевской библиотеке, сличая тексты. В результате он написал длинное и подробное опровержение – образец эрудиции, которое Нёфшато вставил в свое издание, подписав его своим именем и заслужив себе дожившую до ХХ века репутацию «одного из самых глубоких и изобретательных критиков» Лесажа.

      Вскоре после смерти Нёфшато, в «Отверженных», влюбленный Мариус внушает себе, что необычайно красивая Козетта «едва ли могла бы что-либо поделать, но мне было бы лестно, если бы она знала, что настоящий автор диссертации – я… диссертации, которую господин Франсуа де Нёфшато включил в предисловие к своему изданию „Жиля Бласа“, выдав за свое творение!»{173}. Несмотря на такой толстый намек и подробные рассказы жены и дочери Гюго, принято считать, что «диссертация» стала плодом дружеского соглашения. Многие утверждали – видимо, чтобы не испортить милой картины содружества юности и старости, – что Нёфшато не был вором. Но доказательства становятся очевидными всякому, кто прочтет предисловие. Рыхлый, самодовольный стиль первых нескольких страниц неожиданно сменяется стремительным, афористичным, полным язвительных, злорадных замечаний о «ворах и плагиаторах», «лжи и лести, с которой обычно раздуваются посвящения». Кроме того, косвенным доказательством служит ссылка на «Робинзона Крузо», одну из любимых книг молодого Гюго.

      Самый же четкий след – утверждение Нёфшато, что Лесаж родился на полуострове

173

Les Misérables, III, 6, 4; Adèle Hugo, II, 246–248 (1853). Еще одно свидетельство представлено Полем Лакруа. См. Biré (1883), 108–111 и Legay, 39.