Пристрастие к смерти. Филлис Дороти Джеймс

были от его дяди Фрэнка, державшего киоск в Брикстоне. Но было ли это правдой? А в прошлую пятницу он принес ей к ужину копченую семгу, объяснив, что ее дал ему дядя Джо, у которого кафе на Килбурн-уэй. Но ломтики, такие влажные, такие нежные, были переложены вощеной бумагой, а белый лоток, на котором они лежали, очень уж напоминал те, на которые она безнадежно взирала в магазине «Маркс и Спенсер», – разве что этикетка была оторвана. Усевшись напротив, Даррен наблюдал, как она ела, но когда она попыталась угостить и его, скроил гримасу отвращения, продолжая, однако, смотреть на нее с сосредоточенным, почти сердитым, удовлетворением; так, подумалось ей, мать могла бы смотреть на выздоравливающего ребенка, поглощавшего свой первый после болезни кусок. Тем не менее она съела рыбу и, продолжая нёбом ощущать ее изысканный вкус, сочла, что было бы вопиющей неблагодарностью учинить ему допрос в такой момент. Конечно, она заметила, что мальчик делал ей подношения все чаще. Если принесет еще что-нибудь, придется с ним поговорить, решила мисс Уортон.

      Внезапно Даррен издал громкий клич, бешено помчался вперед и, подпрыгнув, обеими руками ухватился за нависающий над дорогой сук, дрыгая тонкими ногами. Белые кроссовки на толстой подошве казались несообразно тяжелыми для таких костлявых ног. Парнишке были свойственны подобные приступы внезапной активности: он мог убежать вдруг вперед, спрятаться в кустах и выскочить на нее оттуда; одним махом перепрыгивал через широкие лужи; обшаривал траву в поисках пустых бутылок и жестяных банок и с отчаянной силой швырял их в воду. Мисс Уортон притворялась испуганной, когда он выпрыгивал на нее из засады, кричала, чтобы был осторожнее, когда он взбирался на дерево и, раскачиваясь на простертой над каналом ветке, касался воды ногами. Но на самом деле ей нравилось, когда он был веселым, потому что порой он впадал не то чтобы в уныние, а скорее, в какую-то летаргию. Вот и сейчас, наблюдая за тем, как он по-обезьяньи гримасничает, вцепившись руками в сук и неистово раскачиваясь на нем, глядя на обнажившуюся в зазоре между курткой и джинсами мерцающую клетку нежных детских ребер, она ощутила прилив любви, болезненный, как укол в сердце. И вместе с этой болью снова вернулась тревога. Когда он спрыгнул на землю, она спросила:

      – Даррен, ты уверен, что твоя мама не возражает против того, чтобы ты помогал мне в церкви Святого Матфея?

      – Не, все в порядке. Я ж говорил.

      – Ты так часто приходишь ко мне. Мне-то это очень приятно, но ты точно знаешь, что мама ничего не имеет против?

      – Слушайте, не парьтесь, я ж вам сказал: все в порядке.

      – Но разве не было бы лучше, если бы я съездила к ней – просто познакомиться, чтобы она знала, с кем ты проводишь время?

      – Она знает. А потом, ее все равно нету. Поехала навестить моего дядю Рона в Ромфорд.

      Так, еще один дядя. Всех и не упомнить. И новый повод для волнений.

      – А кто же за тобой присматривает, Даррен? Кто остался с тобой дома?

      – Никто. Я буду ночевать