Архистратиг Михаил. Элизабет Вернер

где… где вы провели детство?

      – В лесничестве поблизости от Санкт-Михаэля.

      Генерал вздрогнул; открытие, которое он уже предчувствовал, поразило его, словно громом.

      – Михаил, это – ты? Не может быть! – вполголоса воскликнул он.

      – Что угодно приказать вашему высокопревосходительству? – ледяным тоном спросил Михаил.

      Он стоял неподвижно, в строго служебной позе, только глаза его метали пламя, и теперь Штейнрюк узнал эти глаза. Он видел их однажды, когда нанес мальчику незаслуженное оскорбление, и тогда их выражение было точно таким же.

      Но граф Штейнрюк не потерялся даже в столь трудную для него минуту. Он сейчас же овладел собой и опять принял свою властную осанку.

      – Пусть так! Пусть прошлого не существует, и я в первый раз в жизни вижу лейтенанта Роденберга. Я не возьму назад ни высказанной вам похвалы, ни надежд, которые возлагаю на вашу будущность. Вы можете и впредь рассчитывать на мое благоволение!

      – Очень признателен вашему высокопревосходительству, – язвительно ответил Михаил. – Мне достаточно слышать из ваших уст, что я гожусь на что-нибудь в этом мире. Я один нашел свой путь и один пойду по нему и далее!

      Лоб генерала грозно нахмурился. Он хотел великодушно забыть о прошлом, думал, что совершает неслыханный подвиг великодушия, не отказывая лейтенанту в своем благоволении, а тот самым резким образом отверг и то, и другое!

      – Очень высокомерно! – сказал он почти с угрозой. – Вы сделали бы лучше, если бы держали в границах свою непомерную гордость. Когда-то вам была оказана несправедливость, и это может извинить грубость вашего ответа, я как бы не слыхал его. Но потрудитесь на досуге обдумать ответ получше!

      – Вашему превосходительству угодно приказать мне еще что-нибудь? – холодно спросил Михаил.

      – Нет!

      Генерал смерил гневным взглядом молодого офицера, осмелившегося первым прощаться, не дожидаясь, пока его отпустят. Но, должно быть, Михаил счел генеральское «нет» за разрешение удалиться: он простился по-военному и ушел.

      Молчаливо и мрачно смотрел граф ему вслед. Он все еще не мог освоиться с тем, что только что видел собственными глазами. Правда, ему в свое время доложили, что «парень-неудачник» сбежал от приемного отца и не вернулся обратно, должно быть, из боязни наказания. Граф не счел нужным разыскивать беглеца: если мальчишка исчез, тем лучше – тогда с ним кончено, а вместе с ним и с воспоминаниями о семейной трагедии, которая должна быть похоронена во что бы то ни стало. Правда, порой графом овладевали опасения, что беглец неожиданно вынырнет из позора и нищеты, чтобы использовать для шантажа родственную связь с ним лично, которую нельзя было отрицать. Но тогда он утешал себя следующим соображением: ведь когда отец этого Михаила попытался добиться чего-нибудь таким путем, с ним живо справились, значит, справятся и с сыном. Граф Михаил был не из тех людей, которые боятся призраков.

      А теперь беглец и в самом деле вынырнул на поверхность, на ту же самую почву, где вращалась графская