Роковые огни. Элизабет Вернер

тебе, кажется, очень жаль, что это так? – крикнула она. – Разумеется, ты в этом не виноват, ты достаточно старался испортить Вилли! Итак, решено, завтра же пишу – твоему отцу!..

      – Чтобы он меня забрал? Ты не сделаешь этого, тетя Регина, ты слишком добра. Ты знаешь, как строг папа, как сурово он наказывает; ты не пожалуешься на меня, ты никогда этого не делала.

      – Отвяжись от меня со своей проклятой манерой ластиться!

      Лицо у Регины было еще очень сердитое, но в голосе слышалось колебание, и Гартмут сумел этим воспользоваться. Он с непринужденностью ребенка обнял ее за шею.

      – Я думал, что ты хоть немножко любишь меня, тетя Регина, а я… я задолго до каникул предвкушал удовольствие побывать в Бургсдорфе! Я чуть не заболел от тоски по лесу, озеру, по зеленым лугам, по простору голубого неба. Я был так счастлив здесь… но, конечно, если ты хочешь, я сейчас же уеду.

      Его голос понизился до мягкого, ласкающего шепота, а большие темные глаза говорили еще красноречивее слов; они умели просить и, казалось, действительно обладали особенной силой; фон Эшенгаген, непреклонная повелительница Вилли и всего Бургсдорфа, пошла на уступку.

      – Ну, так постарайся исправиться, проказник! – сказала она. – Что же касается того, чтобы я тебя удалила отсюда, то… к сожалению, ты слишком хорошо знаешь, что в тебя все влюблены – и Вилли, и прислуга, и я в придачу!

      Гартмут громко вскрикнул от радости и в приливе благодарности поцеловал Регине руку. Потом он повернулся к товарищу, который, одолев последний бутерброд, в немом изумлении следил за происходившей сценой.

      – Кончишь ли ты когда-нибудь завтракать, Вилли? Идем на пруд! Да не будь же ты таким несносным мямлей! До свиданья, тетя Регина! Я вижу, дяде Вальмодену не по вкусу то, что ты смилостивилась надо мной. Ура! В лес! – и Гартмут, как буря, вылетел на террасу, а оттуда в сад.

      В этой необузданности чувствовался такой избыток молодых сил и жизнерадостности, что она производила чарующее впечатление. Юноша был весь как живчик. Вилли затрусил за ним рысцой, словно молодой медведь, и они скрылись за деревьями.

      – Точно вихрь! – сказала Регина, глядя им вслед. – Налетел, и уже нет его! Гартмута ничем не удержишь, раз он сорвался с узды.

      – Опасный малый! – заметил Вальмоден. – Он умеет покорять даже тебя, а ты обычно крепко держишь бразды правления. На моей памяти ты впервые прощаешь непослушание и неаккуратность.

      – В Гартмуте есть что-то особенное, он просто околдовывает человека. Когда он смотрит так своими черными, огненными глазами и при этом просит и ластится – желала бы я видеть человека, у которого хватило бы духу отказать ему. Ты прав, это опасный юноша.

      – Да, но оставим Гартмута, речь идет о воспитании твоего сына. Ты, действительно, решила…

      – Оставить его дома. Не трудись, Герберт; может быть, ты и величайший из дипломатов и всю политику держишь в кармане, но своего мальчика я тебе не отдам. Он принадлежит мне одной, а потому останется при мне – и баста!

      Это