Герой пера. Элизабет Вернер

поцелуем на твое маленькое личико упали и мои слезы, и боюсь, что они навсегда оставили на нем след. Ты не походила на других детей и уже в самом раннем детстве отличалась необыкновенной серьезностью.

      Незадолго до отплытия парохода из Гамбурга мы отправились на пристань, но порознь, чтобы не возбудить подозрений. На некотором расстоянии от меня впереди шла несшая тебя на руках твоя мать, а со мной был твой брат. Внезапно я увидел у самого пароходного трапа одного из шпионов, лицо которого хорошо запомнил; он тоже меня знал и, весьма возможно, специально за мной следил. Заметь он меня, моя гибель была бы неизбежна. Я сразу же принял решение и, сказав сыну, чтобы он поскорее догонял мать, скрылся в густой толпе народа, наводнявшего пристань. Около часа я не решался подняться на пароход, не выпуская из виду сыщика. Наконец он скрылся, и я незаметно прошел.

      Еще заранее я предупреждал жену, что могу задержаться на пристани. Она с тревогой меня ждала и радостно кинулась навстречу. Прежде всего она спросила: «А где же мальчик?». Тут я с ужасом узнал, что твой брат не нагнал матери, шедшей в нескольких шагах впереди, а затерялся в толпе. Не помня себя от ужаса, забыв о грозящей опасности, я бросился назад, на берег; везде искал сына, всех о нем расспрашивал, но ничего не выяснил.

      Между тем пароход давал гудок за гудком, предупреждая об отплытии. Если бы я остался в Гамбурге разыскивать сына, вы с матерью уехали бы одни через океан – в другую часть света, к чужим, незнакомым людям, и неизбежно бы там погибли. Колебания были недолгими, хотя я дошел до полного отчаяния. Не могу передать тебе мои переживания, когда пришлось вернуться на пароход без мальчика, я видел, как неумолимо увеличивалось расстояние между сушей и морем, знал, что там, на суше, остался совсем одиноким мой маленький сынишка, и не мог прийти к нему на помощь.

      По приезде в Нью-Йорк я сразу же написал брату твоей матери, умоляя его разыскать нашего ребенка. Прошло несколько недель, пока письмо попало ему в руки; столько же времени понадобилось и на ответ. Шурин известил меня о том, что, несмотря на самые тщательные поиски во всех направлениях, он не смог напасть на след мальчика, и мой сын исчез для меня навсегда.

      Форест остановился, он тяжело дышал; видно было, что этот рассказ причиняет ему большие страдания. Но Джен, склонившись к его изголовью, нетерпеливо ждала продолжения. Ей не приходило в голову избавить отца от излишних волнений, могущих пагубно повлиять на его здоровье. Подобная деликатность была не в обычае и отца, и дочери: если уж этот разговор был необходим, его следовало любой ценой довести до конца.

      Отдохнув несколько минут, больной собрался с силами и продолжил свое повествование:

      – С этой последней жертвой, то есть с потерей сына, кончились мои несчастья. На американской почве мне сопутствовал необычайный успех во всех делах. В Нью-Йорке я встретился с Аткинсом, занимавшим тогда какую-то незначительную должность. Он оказал мне услугу, вырвав из рук ловких мошенников-аферистов,