Герой пера. Элизабет Вернер

работа ради наживы, эксплуатируется каждый вершок земли и воды. Там живут только сегодняшним днем, не заботясь о будущем страны, не зная ее прошлого. По вашим могучим рекам, мисс Форест, плывут тысячи судов, но ни сами реки, ни их берега, застроенные городами с многомиллионным населением, не в состоянии дать вам того, что несет с собой маленькая и незначительная рейнская волна: они не дадут вам очарования прошлого, поэзии веков, отзвука исторических судеб народов. Здесь память о старине хранит каждый листочек на дереве, каждый камень развалин. – Фернов незаметно перешел с английского языка на чистейший немецкий. – О Рейне слагали стихи и сказки; вы видите здесь и прелестную Лорелею, которая манит вас в зеленые волны; из водных глубин сверкает золото Рейна – здесь родина Нибелунгов, тут жили в своих замках рыцари; на каждом шагу вы встречаете памятники прошлого, которые гордо и величаво поднимаются к самому небу. В плеске волн мы слышим чарующую музыку и мысленно переносимся в сказочное царство. Вам, чужестранке, наш Рейн, конечно, ничего не говорит…

      Джен, слушавшая сначала речь профессора с удивлением, постепенно увлеклась ею. Что случилось с этим человеком? Он гордо выпрямился, лицо его оживилось, глаза сверкали вдохновением; голос звучал сильно и красиво. Точно серый туман заволакивал прежде облик Фернова, и потому он казался нечетким и бледным; теперь солнечные лучи прогнали туман, и Джен увидела настоящее лицо профессора. Однако мисс Форест не принадлежала к числу людей, которые надолго поддаются чужому влиянию; она всеми силами старалась освободиться от того чувства, которое у нее вызвали слова Фернова. Джен знала, что нужно сделать, чтобы рассеять эти чары, и прибегла к своему излюбленному оружию – насмешке.

      – Я никак не предполагала, что вы поэт, мистер Фернов, – с иронией сказала она.

      Фернов вздрогнул, словно ужасный диссонанс коснулся его уха; оживление исчезло с лица профессора, глаза его потускнели.

      – Поэт? – тихо переспросил он сдавленным голосом.

      – Конечно. То, что вы сейчас говорили, непохоже на житейскую прозу.

      Фернов глубоко вздохнул и провел по лбу рукой.

      – Прошу извинить, мисс Форест, что наскучил вам своей поэзией, – проговорил он. – Мой промах следует приписать слабому знакомству со светскими приличиями. Наверное, в обществе считается неприличным беседовать с дамой о том, чего она не понимает.

      Джен закусила губы. Этот «ученый педант», как мысленно она его называла, сегодня не переставал ее удивлять. Только что он был безобидным мечтателем, поэтом, и вдруг оказался способным говорить колкости. Последнее больше пришлось ей по душе: тут она могла быть с ним на равных.

      – Меня удивляет, мистер Фернов, что вы так тонко понимаете и чувствуете поэзию, – с прежней издевкой возразила она. – Впрочем, что касается мечтаний, немцы всегда были впереди других.

      – А вы, кажется, очень это презираете?

      – Да, я придерживаюсь того мнения, что человек не создан для пустых мечтаний. Стихи – это ведь те же бесплодные