Вечеринка. Анастасия Вербицкая

и клала перед ним счета из магазина полотен и белья.

      – Это что еще?.. – спрашивал он испуганно.

      – У детей простыни развалились… Надо наволочки и из столового кое-что… Завтра пришлют за деньгами…

      – Восемьдесят рублей?.. Да что ты, мать? Откуда я их возьму?..

      – Вот чудак-то! – Она пожимала круглыми плечами. – Говорю: простыни развалились, полотенец нет… Опять чайные…

      – Да как же это так вдруг сразу развалилось все?

      – Ах… ну что ты понимаешь, Pierre? Не могу же я за каждой мелочью отдельно таскаться в магазин… Лучше en gros… Скидку делают…

      – Чорта с два «ангро»… – мгновенно раздражался Петр Николаевич. – Хороша скидка! Ты бы еще на сто рублей счет представила… Что мне их тебе – родить, что ли, эти деньги? Откуда я их возьму?..

      – Без наволочек тоже нельзя, – упрямо твердила свое Софья Сергеевна, отлично зная, что стоит на твердой почве, и что деньги будут.

      – Слава Богу, развязались с бельем, – говорил Иванов на другой день, отсчитывая деньги. – Прошу меня теперь лет пять, по крайности, не беспокоить…

      «Дурак, – думала, улыбаясь, Софья Сергеевна, – Точно дети не растут? Пять лет, – шутка сказать»…

      Проходил месяц и опять новый счет.

      – Это что такое?

      – Пять пар башмаков… Приказчик ждет из магазина. У детей обуви нет…

      Хуже всего было весной или осенью. Сразу требовалось пять или шесть пар калош, затем ботиков.

      – Да ведь позволь… кажется, недавно?…

      – В сентябре, – подсказывала Софья Сергеевна, – а теперь март… у детей ноги растут, или нет? Как ты полагаешь?

      Конечно, он соглашался, что растут. Что-ж тут спорить? И так до бесконечности.

      Всего страшнее счета были от Мюра, переходя за сотню. Там фигурировали осенние и весенние пальто мальчикам, бурнусы девочкам, муфточки, капоры, фланелевые штанишки, гетры, рукавички…

      …У Петра Николаевича в глазах темнело.

      – Ты меня без ножа режешь, Софья Сергеевна… Побойся Бога… Где я тебе такую сумму возьму?

      – Я, Петр, не виновата… Я их пальто не ем, их башмаками не закусываю… – иронизировала она, вспоминая Щедрина. – Нечего, значит, меня и попрекать… Твои дети, не чужие… Любишь кататься, люби и саночки возить, – флегматично изрекала она.

      – Да ведь катались-то мы оба, а плачусь я один, – озлобленно кричал Иванов. – В толк не возьму, как же у других людей, победнее?.. Все разве в магазине готового платья одеваются? Как же Ельниковы?.. Анна сама все делает… Почему же ты?..

      Софья Сергеевна вставала и величественно приседала перед мужем, склоняясь в реверансе с той же грацией, как и двадцать лет назад перед попечителем института.

      – Merci, Петр Николаевич!.. У твоей Анны дети ходят, как нищие… Ну, а я своих в таких отрепьях на бульвар не выведу… Они у меня в гости ездят, на елку в порядочные дома… Да самое лучшее, отошлем все назад, в магазин… Пусть до лета сидят в комнатах, без воздуха… За то будет экономия…

      И