Репетитор. Анастасия Вербицкая

Чужой»…

      Рычание Кадо подымалось непрерывною трелью всё выше и выше.

      – Да, ведь, вам Белов говорил, что я четыре года, как репетиторством занимаюсь…

      Тон его ответа был резок.

      M-me Охрименко вдруг рассердилась.

      – Ступайте, дети, отсюда!.. Нянька, да где вы вечно пропадаете? Дайте им чаю… Идите же… Вася!.. Кому я говорю?

      Дети нехотя скрылись за стеклянною дверью. Но там они прижали свои носики к стеклу и продолжали хихикать.

      Вкусный запах котлет и яичницы защекотал ноздри голодного Иванова. Он разглядел через открытое окно край стола, кипящий самовар, варенье, груду булок в корзине… Под ложечкой у него сосало. Но жажда была ещё сильнее, чем голод… Ах, если б ему дали сейчас стакан чаю, он простил бы этой даме и её мопса и всю её грубость буржуазки!

      – Вы на последнем курсе?

      – Да…

      – И неужели вы юрист?

      – Что ж это вас так удивляет?

      – Вы похожи на медика… Нет, вы сознайтесь лучше…

      – Сударыня…

      – Я говорила Белову, что ни за что не возьму медика. Они там все в больницах… Могут занести заразу на дом… Ах, знаете… Вы совсем-совсем не похожи на юриста… Сознайтесь…

      Губы у Иванова побелели, и глаза сверкнули.

      – Вы смеётесь надо мной, кажется?

      Он встал резким движением.

      «Хррр»… – как-то захлебнулся под диваном Кадо.

      – Цыц!.. Кадо!.. Слышишь? Цыц!..

      Дети за дверью хватались от хохота за бока.

      – Вам подать чаю, барыня? – из окна спросила нянька.

      – Нет, я потом. – она махнула няньке рукой. – Ах, какой вы горячий!.. Я пошутила… Присядьте… Вот ваш товарищ Белов – настоящий юрист… Он репетитором у моей подруги Наумовой, Ольги Фёдоровны. Она замужем за…

      – Вы меня извините… У меня время дорого… Я не здесь живу… Ваши условия?

      M-me Охрименко поперхнулась и покраснела.

      – Разве вам Белов не передавал?.. Десять рублей в месяц… Каждый день два часа.

      – Позвольте…

      Иванов от неожиданности вскочил и резко двинул стулом. Кадо под диваном тоже вскочил и залился лаем. Мускул щеки у Иванова задёргало.

      – Сударыня… Я вас просил… убрать эту собаку… Я не могу… так… говорить… – он задыхался.

      – Какой вы трус! – презрительно усмехнулась m-me Охрименко. (Она слегка картавила, и у неё вышло «трлус».) – Молодой человек, студент, и вдруг… собак боится!

      «И у студента ноги не купленные, – свои», – хотел, было, резко возразить Иванов, но в эту минуту в столовой так приветно зазвенели ложки и чайная посуда. Дети так вкусно чавкали и спорили с набитыми ртами. Иванов проглотил слюну и промолчал. Кривая, жёлчная усмешка исказила на минуту его измученное лицо, и пальцы нервно затеребили козырёк фуражки.

      – Катя! – зычным контральто позвала хозяйка. – Дети, кликните Катю!

      – Чего вам?

      Горничная, в чистом фартуке, с греческой причёской и завитыми вихрами на лбу, сердито выглянула из двери.

      – Возьмите Кадошку… Заприте его у меня