Фрау Беата и её сын. Артур Шницлер

так, кажется, было бы гораздо умнее, если бы вы пришли ко мне как раз с противоположной просьбой. Если бы вы мне… – она улыбнулась, полузакрыв глаза, – если бы вы, так сказать, поручили вашего сына моим заботам.

      – Баронесса! – Беата совершенно растерялась. Она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

      Фортуната снова легла на кушетку, скрестила руки под головой и совершенно закрыла глаза.

      – Ведь это иногда бывает, – сказала она и стала рассказывать: – Как-то раз – увы, очень много лет тому назад – у меня была подруга по сцене, приблизительно такого возраста, как я теперь. Она играла в провинции сентиментальных героинь. Однажды к ней пришла графиня – все равно как ее звали. Ее сын, молодой граф, влюбился в простую молодую девушку из хорошей, но довольно бедной семьи. Отец ее был чиновником, или что-то в этом роде. Молодой граф непременно хотел жениться на девице, а ему еще не было двадцати лет. Так вот графиня мать, – знаете, что эта умная женщина сделала? В один прекрасный день она явилась к моей приятельнице и стала ее уговаривать, чтобы она… Словом, она так устроила, что ее сын забыл девицу из бедной семьи в объятиях моей приятельницы.

      – Вы лучше не рассказывали бы мне подобного рода анекдотов, баронесса.

      – Это не анекдот – это правда. И к тому же необыкновенно поучительная. Это история того, как предупрежден был неравный брак, несчастная семейная жизнь, может быть, даже самоубийство или даже двойное самоубийство.

      – Возможно, – сказала Беата, – но это совершенно не относится к делу. И, во всяком случае, я не такой человек, как эта графиня. Что касается меня, то для меня прямо нестерпимо… нестерпимо подумать…

      Фортуната улыбнулась и помолчала, точно ожидая, чтобы Беата закончила фразу. Потом она спросила:

      – Вашему сыну шестнадцать лет… или семнадцать?

      – Семнадцать, – ответила Беата и рассердилась на себя за свой покорный ответ.

      Фортуната полузакрыла глаза, точно отдаваясь какому-то внутреннему видению, и сказала, точно во сне:

      – Вам придется привыкнуть к этой мысли. Если не я, так другая. И кто вам сказал, – она вдруг широко раскрыла глаза, засверкавшие зеленым светом, – что другая будет лучше меня?

      – Я попросила бы вас, – ответила Беата, с трудом сдерживая себя, – я попросила бы вас предоставить мне эту заботу.

      Фортуната слегка вздохнула. У нее сделался усталый вид, и она сказала:

      – Что же об этом говорить. Я согласна исполнить ваше желание. Итак, вашему сыну нечего опасаться – или, вернее, не на что надеяться.

      Глаза ее опять сделались большими, серыми и светлыми.

      – Впрочем, – продолжала она, – вы на ложном пути с вашими подозрениями, фрау Гейнгольд. Говоря откровенно, мне до сих пор не приходило в голову, что я произвожу какое-либо впечатление на Гуго. – Она медленно тянула это имя, и оно как бы таяло у нее на языке. В то же время она смотрела Беате в лицо удивительно невинным взглядом. Беата густо покраснела и безмолвно сжала губы.

      – Так что же мне сделать? – скорбно спросила Фортуната. –