Право на одиночество. Ника Соболева

дар речи. Петр Алексеевич просто обалдел. Полицейские удивленно переглянулись. А вот Королев… он сначала побледнел, затем покраснел и, подойдя ко мне, взял меня за руку.

      – Вы уверены, Наталья Владимировна? – спросил он, сжимая мои пальцы.

      – На все сто, – ответила я, поморщившись. В любой другой день я не обратила бы внимание на это рукопожатие, но сегодня оно причинило мне боль.

      – Сергей! – сказал Громов, подходя ближе к нам. – Осторожнее, ей же больно.

      – Извините, – Королев кивнул и обернулся к полицейским. – Вы слышали предложение Натальи Владимировны. Что мы можем сделать? Прошу вас, любые суммы, только давайте обойдемся без уголовного дела.

      Один из полицейских – только сейчас я поняла, что он был у них главным, – пожал плечами:

      – Ну, давайте обойдемся.

      – Сергей Борисович! – воскликнула я. Королев обернулся. Я посмотрела на своего «насильника».

      – Учитывая обстоятельства… я считаю, мы должны помочь этому человеку вылечить дочку. Полагаю, Марина Ивановна… – от упоминания этого имени почти все присутствующие вздрогнули, – …пожертвует свою зарплату на пользу бедным. Как вы думаете?

      Генеральный просто кивнул. Кажется, у него кончились цензурные слова. И у «насильника» они тоже кончились – он просто смотрел на меня с изумлением.

      А я отвернулась к Громову и тихо сказала:

      – Максим Петрович… пожалуйста, отведите меня обратно… к нам… Я еле на ногах держусь.

      У меня перед глазами плыл туман. Я почувствовала, как Громов взял мои руки, потом обнял и, извинившись, вывел из кабинета генерального.

      Как мы шли к себе – не помню. Опомнилась я уже на диване, когда Светочка положила мне на лоб мокрое полотенце.

      – Я купила тебе одежду, Наташ, – шепнула она. – Максим Петрович вышел из кабинета, давай мы тебя переоденем?

      Я кивнула и хотела встать, но Света засмеялась.

      – Да лежи, лежи, я сама. У меня бабушка десять лет болела, я очень хорошо умею переодевать лежачих…

      Сняв пиджак Громова, Света громко вздохнула и выругалась.

      – Вот… ты ж… – на пол полетела рваная рубашка. – А где твой лифчик?

      – Видимо, остался там, в АХО. Он же его порвал.

      Судьбу рубашки разделили брюки и трусы. Я почувствовала, как Света натягивает на меня новое белье.

      – Уж извини, если слегка будет жать… или наоборот. Я ведь особо не выбирала, схватила первое попавшееся. Господи, Наташ, какая же ты красивая! Даже с этими синяками. Будь я на месте Максима Петровича, сама бы тебя изнасиловала…

      – Что ты такое говоришь, Свет! – я перепугалась.

      – Да я шучу. Просто… мне всегда хотелось иметь фигуру, как у тебя. Я вон – плоская, как доска. А у тебя все на месте и такой красивой формы…

      – Еще немного, и я решу, что ты нетрадиционной ориентации, – я усмехнулась. Туман перед глазами постепенно рассеивался.

      – Да ладно тебе, уж нельзя повосхищаться красивым женским телом! Ну вот, все, я тебя одела. Можешь встать с дивана?

      Я