Камо грядеши. Генрик Сенкевич

и предсказал, что в моей жизни произойдет большая перемена, и что причиной тому будет любовь.

      – Я слыхал, как Плиний говорил, что он не верит в богов, но верит в сны, и он, может быть, прав. Мои шутки не мешают мне иногда думать, что действительно существует только одно божество вечное, всемогущее, творящее – это Venus Genitrix[4]. Она связует души, соединяет тела и предметы. Эрот из хаоса создал мир, хорошо ли он сделал – это другое дело, но раз это так, мы должны признать его могущество, хотя мы можем и не благословлять его за это…

      – Ах, Петроний! Гораздо легче философствовать, чем дать добрый совет.

      – Да ты скажи мне, чего ты, собственно, хочешь?

      – Хочу иметь Лигию. Хочу, чтобы мои руки, которые теперь обнимают один только воздух, могли обнять ее и прижать к груди. Хочу надышаться ее дыханием. Если бы она была рабыня, я б отдал за нее Авлу сто девушек с ногами, побеленными известью[5]. Я хочу ее иметь в моем доме до тех пор, пока голова моя не будет так же седа, как вершины Соракты зимою.

      – Она не рабыня, но тем не менее принадлежит к «фамилии» Плавция, а так как она, кроме того, круглая сирота, то ее можно считать «воспитанницей». Плавций мог бы уступить тебе ее, если б захотел.

      – Разве ты не знаешь Помпонии Грецины? Кроме того, они оба привязаны к ней, как к собственному ребенку.

      – Помпонию-то я знаю, настоящий кипарис: если бы она не была женой Авла, ее можно было бы нанимать как плакальщицу. Со дня смерти Юлии она не сбрасывает с себя темной одежды и в общем имеет такой вид, точно она при жизни еще ходит по лугам, поросшим асхюделями. Притом она «унивира», и поэтому она нечто вроде феникса среди наших жен, разводившихся по четыре, по пять раз… Кстати, слыхал ли ты, что в верхнем Египте действительно появился феникс, ведь это случается не чаще, чем раз в пять столетий?

      – Петроний! Петроний! Мы о фениксе поговорим как-нибудь в другой раз.

      – Ну что же я могу тебе сказать, Марк? Я знаю Авла Плавция, который хотя и порицает мой образ жизни, но все-таки питает ко мне некоторую слабость и уважает меня больше, чем всех остальных, потому что знает, что я никогда не был доносчиком, как, например, Домиций Афр, Теггелин и вся шайка друзей Меднобородого. Не выдавая себя за стоика, я часто порицал такие поступки Нерона, на которые Сенека и Бурр смотрели сквозь пальцы. Если ты думаешь, что я могу сделать что-нибудь для тебя у Авла, то я к твоим услугам.

      – Думаю, что можешь. Ты имеешь на него влияние, а, кроме того, твой ум найдет тысячу способов убедить его. Если бы ты ознакомился с положением дела и поговорил с Плавцием?..

      – Ты слишком высокого мнения о моем уме и о моем влиянии, но если дело только в этом, я поговорю с Плавцием, как только они переедут в город.

      – Они уже два дня, что здесь.

      – В таком случае перейдем в триклиний, где нас ждет завтрак, а потом, подкрепив силы, мы прикажем отнести себя к Плавцию.

      – Ты всегда был мне дорог, – отвечал Виниций с живостью, – но теперь я прикажу поставить

4

Венера Родительница.

5

В знак того, что они выставлены на продажу в первый раз. – Примеч. автора.