Любовь потерянных душ. Арина Ломтева

обидели, обидели подозрениями и недоверием…

      Мышка осмотрелась по сторонам. Она лежала в просторном, залитом солнцем помещении, как будто на какой-то огромной террасе, а вокруг неё было много-много цветов. Все они росли в больших и маленьких вазонах. Те, что были побольше, стояли подальше, те, что поменьше, впереди. От каждого растения исходил свой собственный аромат: от одного – сладкий, от другого – мятный, от третьего – душистый, как от лесных трав…

      Мышка была в кровати. Всё было белоснежным: простыня, одеяло, небольшая подушечка. Такая белоснежная постель была типична для большинства европейских отелей – Мышка это знала, потому что в своё успела попутешествовать. В последний раз она была в Брюсселе. Она туда уехала очень спонтанно и пробыла там достаточно долго. Поездка была грустная. Что вынудило её предпринять эту поездку, она не помнила. Не помнила она и подробностей пребывания в Брюсселе. В памяти всё было темным, как ночью. Помнила только, что эта поездка была для неё последняя…

      – Я в больнице? – Спросила Мышка, оглядываясь по сторонам и не особо обращая внимание на того, кто сидел рядом и смотрел на неё с улыбкой.

      – Нет, ты уже не в больнице, – ответил он. Почему же они так долго не общались? Из памяти было вытерто всё. Мышка поморщилась, пытаясь хоть что-то вспомнить.

      – Если я не в больнице, то где? В санатории?

      – Нет, ты не в санатории. Ты там, где намного лучше, где хорошо так, как нигде больше.

      – Где же тогда?

      – Придёт время, я всё тебе расскажу.

      – А ты разве не в Москве? Ты же собирался туда, – Вспомнила вдруг Мышка.

      – Я уже был там… – Он вдруг поник.

      – Так что, ты опять в Питере?

      – Мышка, мы с тобой не в Питере и не в Москве. Мы очень-очень далеко, – грустным и каким-то уставшим голосом ответилон, – Я тебя дождался, и для меня это самое главное.

      – А почему ты светишься? – Вдруг обратила внимание Мышка на приятное, неяркое свечение, которое исходило от него и как будто согревало.

      – Ты тоже светишься, – заметил с свою очередь он.

      Машинально Мышка глянула на свои руки – они и в самом деле светись таким же приятным, ненавязчивым светом. Мышка отбросила одеяло и оглядела себя с головы до ног – она светилась вся, даже от розовой ночной рубашки исходило свечение. У неё в голове сразу же зароился беспокойный рой вопросов, а он, словно желая предвосхитить их, уложил её на подушку и укрыл одеялом.

      – Спи. Тебе нужно восстанавливаться. Ты потеряла много сил.

      Мышка собиралась спросить, зачем ей восстанавливаться, но внезапно её сморил сон. Веки сомкнулись сами собой. Он какое-то время смотрел на неё, затем поднялся и вышел. Он так долго ждал её, свою девочку. Он так боялся, что не встретит её, ведь здесь всё подчинено своим законам, и ему могли не разрешить её увидеть. Разрешили, в порядке исключения, видя, как он её любит и мучается болью потери. А могли не разрешить, ведь она не простила его, и у него оставалась большая вина перед ней…

      Второй раз Мышка проснулась, когда уже начало смеркаться. В помещение, где она лежала, проникали бархатистые сумерки. Казалось, им хотелось, чтобы она всегда была спокойна и никогда ни о чём не переживала. Растениям, видимо, хотелось того же самого. Мышке чудилось, что они в участливом молчании наблюдают за ней, сочувствуя тому, что она пережила – чему именно, вспомнить она не могла никак. Растения тихонечко шелестели стеблями – казалось, они о чем-то переговариваются, не переставая при этом наблюдать за Мышкой. Сама Мышка лениво повернулась на бок и поймала себя на том, что ей не хочется вставать. Поначалу её посетили легкие угрызения совести – нужно готовиться к занятиям, а она спит, но эту мысль затмила другая, неожиданная: занятий никаких нет и больше никогда не будет. От этой мысли Мышке почему-то стало не по себе. Она завернулась одеяло и уселась. Мысли её обратились к нему. Ей вдруг очень захотелось, чтобы он был здесь, рядом с ней. Она чувствовала к нему щемящую нежность и бесконечную жалость. Она будто тоже была в чём-то перед ним виновата. В эту же минуту он, словно на расстоянии прочитав её мысли, пришёл на её немой зов и, улыбаясь, уселся к ней на кровать. Оба подались друг к другу, как при сильном взаимном притяжении, и обнялись. В следующий же миг встретились их губы. Это был настоящий поцелуй душ: нежный трепетный, очень долгий… Через какое-то время Мышка нехотя оторвалась от его губ и обвила лёгкими, как крылья птицы, руками его шею. Его руки обняли её чуть ниже талии, а губы целовали её между шеей ушком. Затем они снова встретились губами. Точно также они целовались впервые, когда только начинали дружить и любить. Казалось, это было совсем недавно. Вместе с тем это было очень давно…

      В какой-то момент Мышка начала задыхаться и рефлексивно прервала поцелуй. Он понимающе улыбнулся.

      Почему она мысленно называла его «он»? Ведь у него было имя. Его звали Антон. Оба они, он и Мышка, были из Санкт-Петербурга. Они очень друг друга любили, но почему-то свели отношения на нет. По какой причине, Мышка вспомнить не могла.