Маэстро и другие. Луиджи Лунари

похоть лицедейства! Кого, как не меня, больше всего заботит доброе имя моего Театра! Поэтому мне не просто интересно, мне суперважно знать, что творится за моей спиной! Потому что, если что, это мне придётся разгребать те кучи дерьма, которые на нас повалятся… Что ты молчишь? Ты начнёшь, наконец, говорить или нет? Можешь сказать мне, какую ещё хренотень они там замутили?!..

      По ходу доклада Сюзанны все нюансы этого доклада один за другим отражались на физиономии Маэстро. «Сходка» открылась сообщением Марии Д’Априле о встрече с шефом. Мария сказала, что Маэстро встретил их задумку с большим удовлетворением, даже поздравил, назвав молодцами, потому что вместо того, чтобы только и думать о еде и развлечениях, люди решили посвятить своё свободное время искусству и т. д. и т. п. Не давая слова Паницце, который собирался что-то возразить, Мария добавила, что Маэстро, как им почудилось, несколько встревожился, скорее всего, тем, что они могут показать себя не с лучшей стороны. Точку хотел поставить Дольяни, сказав, что Маэстро в результате благословил их. Однако упрямый как мул Паницца всё-таки вставил своё, прорычав, что у Маэстро не было ни права, ни власти сказать им «нет», потому что речь идёт о трудящихся, которые в своё свободное время могут делать всё, что придёт им в башку, не спрашивая ничьего дозволения. После чего раздались аплодисменты в адрес Маэстро, и все принялись есть.

      – Надо же, они ещё и аплодировали! – хмыкнул Маэстро в Кибероне.

      – Да-да, – подтвердила в Милане Сюзанна. – Они были вам очень признательны!

      – Ну что же, вообще-то они замечательные люди! – с теплом в голосе заметил Маэстро, в ушах которого ещё звучало эхо аплодисментов. – Но ведь должна же быть среди них чёрная душонка, которая подбила их на это, как ты думаешь? Кто-то же вбил им в башку эту паскудную идею!..

      – Не знаю. Мне показалось, что они все заодно.

      – А ты сказала им насчёт футбольной команды, фотоконкурса, кинофорума…

      – Да, но…

      – Они тебя и слушать не захотели, я понял.

      – Нет, – возразила Сюзанна в Милане. – Они сказали, что всё это замечательно, но они чувствуют в себе влечение именно к сцене.

      – Вот как! И кто же из них сумел произнести эту фразу? Неужто Паницца? – И поскольку Сюзанна в Милане замешкалась с ответом, прикрикнул на нее: – Ну, кто это был? Боишься назвать? Нет? Тогда говори. Кто это сказал?

      – Грегорио.

      – Грегорио?!

      Маэстро потерял дар речи. Грегорио! Грегорио Италиа, прозванный страусом Оскаром за худющую физиономию на длиной шее и здоровенный кок над очками, один из самых верных его сотрудников, ответственный за паблик-релейшн, паразитирующий на Театре, то есть человек, которому целыми днями не хрена делать, разве что иногда поприсутствовать в качестве представителя Театра на каком-нибудь дурацком мероприятии, где, как правило, он сидел, набравши в рот воды. «Знаешь, Джорджо, оно того не стоило! Не тот уровень и статус, так себе людишки… смешивать с ними Твоё Имя мне показалось недостойным». –