Виденное наяву. Семен Лунгин

великий реформатор театра Станиславский и семнадцатилетний юнец, еще школьник, мечтавший стать артистом. Юнец этот странным образом, интуитивно, понял всю меру условности театрального действа и, по наивности возраста, предложил искушенному старцу, все знавшему про театр, некую игру, которую тот с непосредственностью большого художника принял.

      Памятование Станиславского, или Правдивый рассказ о том, как Борис Левинсон был принят в студию

      Борис Левинсон – прекрасный артист, с которым мне довелось служить в свое время в Театре имени К. С. Станиславского. Театр этот появился на свет после того, как Оперно-драматическая студия имени К. С. Станиславского прекратила свое существование. Студия эта была последним детищем Константина Сергеевича, а Борис Левинсон – одним из последних, кого Станиславский экзаменовал лично.

      К. С. спустился в зал с колоннами в доме на Леонтьевском – знаменитый зал, где репетировались и «Евгений Онегин» Оперной студии, и «Тартюф» МХАТа, где занимались Системой актеры-мхатовцы и шли уроки со студийцами.

      – Что вы намерены показать? – спросил К. С. после того, как познакомился с Левинсоном и представил (!) ему Марию Петровну Лилину, с которой он вместе вошел в зал. Левинсону тогда было, как я уже сказал, лет семнадцать. Затем К. С. осведомился, как Левинсон себя чувствует, расположен ли он показать свою программу и если расположен, то не соблаговолит ли начать показ.

      – Вы приготовили, если не ошибаюсь, из «Женитьбы»?

      – Да, – прохрипел Левинсон еле слышно.

      – Что же именно?..

      Левинсон молчал и теребил прядь волос.

      – Какой отрывок вы намерены сыграть нам с Марией Петровной?

      – Это не отрывок, – сказал Левинсон каким-то двойным от напряжения голосом.

      – Простите, – извинился Станиславский. – А что же?

      – Вс¸.

      – Что – вс¸?

      – Ну, вс¸, с начала до конца.

      – Тэк-с. – Станиславский забарабанил пальцами по плюшевой скатерти. – Как вас понять, сударь мой, какую роль?

      – Подколесина.

      – Отлично. А кто вам поможет за остальных?

      Станиславский огляделся и обеспокоенно заерзал.

      – Маша, надо послать за Гоголем. Будем ему подчитывать.

      – Не надо! – выкрикнул Левинсон. – Я знаю за всех!

      – Что – за всех?

      – Вс¸ за всех!

      – И вы намерены всех изображать?

      Левинсон мотнул головой, голос ему снова отказал. Станиславский не скрывал своего раздражения. И Левинсон решил поправить дело.

      – Я могу прочитать стих «Винтик-шпунтик».

      – Автор? – Голос Станиславского наливался неприязнью.

      – Агнивцев.

      – Повторите еще раз название? Четко и внятно, чтобы были слышны все согласные. Гласные – это, извольте ли видеть, река… А-а-а… О-о-о… У-у-у… – пропел К. С. – А согласные – берега. Шэ Тэ Бэ… – произнес он кратко, взрывоподобно. –