Танкист №1. Бей фашистов!. Валерий Большаков

и в него высунулся некто щекастый, тоже в шлеме.

      – Знакомьтесь – Юрий Рудак, мехвод.

      Кряхтя, механик-водитель вылез из люка по пояс и отдал честь.

      – А это ваш командир, капитан Репнин, Геннадий Эдуардович. Прошу любить и жаловать.

      – Ну, любить – это необязательно, – усмехнулся Геша.

      – Оставляю вас на съедение, товарищ капитан! – оскалился Толстых и покинул бокс.

      Репнин поглядел на мехвода – тому было явно за сорок, а лычки сержантские.

      – Давайте сразу договоримся, – сказал он, – будем на «ты», чтобы никакой путаницы. Если придется фашистов бить, «выкать» некогда будет. Сержант Рудак, вас как по батюшке?

      Рудак заулыбался, словно радуясь командирской непоследовательности:

      – Михайлович. Юрий Михайлович.

      – Сороковник есть уже?

      – Полтинник, товарищ капитан!

      – Поздравляю.

      – А я – Роман Романович! – проявил инициативу наводчик.

      – Рад за тебя. Как машина?

      – Зверь!

      Репнин, однако, кивать начальственно не стал – мол, принимаю к сведению, а облазил танк сверху донизу, осмотрел, ощупал все, от пушки до ленивца.

      В общем, впечатление у него сложилось неплохое. Машина была, конечно, не новая, но ухоженная. Воевать можно.

      Отобедав с экипажем, Геша взялся за квартирьерские заботы. По совету бывалых товарищей отправился на окраину Донецка, на Киевский проспект, где можно было снять комнату чуть ли не даром – случались обстрелы.

      Рядом, сразу за чертой города, пролегала «серая зона», ничейная территория, где постоянно шарились каратели – то из минометов обложат, то артиллерией приветят.

      Здесь, на окраине осажденного города, война наследила изрядно. В паре мест, даже рядом с остановкой, торчали хвостовики реактивных снарядов, внедрившихся в асфальт. На углу ржавел остов сожженного автобуса, давно разбитые витрины были заколочены досками, а дома зияли черными провалами – это взрывались снаряды, вырывая «пещеры» в железобетоне и кирпичной кладке.

      Найдя нужный дом, на стене которого была намалевана громадная кривая стрела, указующая вход в бомбоубежище, Репнин поднялся на четвертый этаж и позвонил.

      Ему открыла моложавая женщина с крашеными волосами, за спиной которой маячил отрок лет пятнадцати.

      – Здравствуйте, я по поводу комнаты.

      – А-а, проходите, проходите!

      Хозяйка квартиры, назвавшись Тамарой Алексеевной, провела Гешу, сильно хромая, и показала угловую комнату. Ничего особенного – диван-кровать, шкаф, стол, стул.

      Торговаться Репнин не стал – цена была смешная. Тамара обрадовалась и этим деньгам.

      – Вова, поставь чайник!

      – Тамара Алексеевна… Я же вас объем.

      – Да бросьте! Я с утра пирожков напекла целый тазик.

      – А с чем?

      – Лук-яйцо. И яблоки.

      Геннадий вздохнул:

      – Вот тут я слаб!

      После второй чашки (и четвертого пирожка) Репнин разомлел.

      – Страшно тут? – спросил он, кивая на развороченный когда-то