Характер победителя. Михаил Нестеров

огнем, как будто он уже провалился в ад. К этому времени Кочари, окончательно вживаясь в роль, подбежал к своей жертве, опустился на колени так, чтобы не бросить тень на умирающего майора. Он сорвал с него маску и заглянул в его лицо; мог поклясться, что действительно увидел в этом человеке убийцу своего шефа.

      А тот пока что был жив. Задержав дыхание, министр отпихивал от себя жену с посиневшим лицом. Глаза его вылезали из орбит, легкие вздулись и стали огромными, как будто вылезли из кастрюли с крутым кипятком. Изо рта вырвался зеленоватый парок – газ, который убивал его...

      Они виделись Шавхелишвили замерзающими на полюсе холода людьми; мороз настолько страшный, что пар изо рта имел консистенцию сметаны. Желто-зеленого, настоящего ядовитого цвета. Почему, думал озадаченный Джемал, держа в руках пустой баллон, почему бесцветный газ «на выходе» приобретает цвет? Если у зарина нет реакции с воздухом, то он вступает в реакцию непосредственно с легкими, живой тканью? Он что, расслаивается, отдает часть себя? Этими вопросами он задавался в то время, когда на его глазах умирали два человека. Они зябли, выдыхая облачка газа, и менялись в лице. Еще секунда-другая, – и эти цвета сольются.

      Первым сдался министр. Он убрал руку с горла, которой словно душил сам себя, и, показывая белок идеального цвета, завалился на бок. Его жена теперь не встретила сопротивления и повалились на грудь мужа. Последний выдох, и она, наконец-то, обрела покой.

      «Отмучилась» – коротко подвел итог ее страданиям Шавхелишвили. И едва не снял маску: дело-то сделано. Но в доме по-прежнему витала смерть. Пройдет немало времени, прежде чем атмосфера очистится от ядовитых веществ.

      «Вот я и приобрел еще один сон», – подумал Джемал. Но не кошмар, нет, был уверен он. Теперь в его сновидениях все будет сбалансировано. Он мог сказать себе, что излечился, если признать истиной его болезнь. «Клин клином вышибают. Клин клином...»

      Ему показалось, что ядовитый газ нашел брешь в ПДУ – отсюда и мысли такие задурманенные, слегка отравленные; утренние мысли. Их надо пережить. Не гнать их, а пережить, пропустить через собственный фильтр, посмотреть, что осталось на нем, – иначе они придут снова, снова и снова.

      Он вышел последним из министерских апартаментов, «фильтруя» последнюю в этот день навязчивую мысль: справедливый ли суд состоялся на министром обороны? Да – если учесть, что он проиграл войну. Он не мог не догадываться о том, что однажды за ним придут. Он знал разницу – в какой стране родился и в какой жил последние несколько лет.

      Только на первом этаже, став у приоткрытой двери, Шавхелишвили снял маску и без опаски вдохнул полной грудью животворный бодрящий воздух. И понял, что никаких цветных паров изо рта министра и его жены не было. Виной всему – свет от зеленоватого бра и напуганное воображение самого Джемала...

      – Посмотрим запись, – обращаясь больше к себе, нежели к Винсенту, произнес Шавхелишвили. И уж точно его слова не были обращены к Давиду Кочари, который после убийства майора Телешевского мог сменить фамилию. Тюркскую