Реминискорум. Пиковая дама. Юрий Ракита

вожатую? Борька не выдержал и заржал в голос:

      – Ленка, что ли, вам явилась?

      – Ага. Злая, как черт… То ли под грозой промокла, то ли с физруком не сложилось. Может, он целуется не очень хорошо. Забавно вышло. – Леша бухнулся в кровать, задрав ноги на стену. Чуть тише проговорил в потолок: – А я… а еще я Веру поцеловал.

      – Ясно.

      – Опять надулся… Я же вижу. Как хомяк. Думаешь, небось: «Пропал калабуховский дом».

      – Чего? Какой еще дом? Не угадал. Не это я думаю. – Борька расслабленно заложил руки за голову и слегка улыбнулся. – Думаю, Валёк Ленке на вас стуканул.

      – Да ладно?

      – Серьезно. А ты не замечал? Всю смену так. Чуть что – сразу к ней, пока никто не видит. Когда мы за территорию в киоск бегали. И когда гуляли ночью – тоже. Помнишь, он с нами тогда не пошел: я инвалид, ножка болит, на сучок накололся… Ага… К Ленке ходил язык почесать. Его за это в тихий час купаться отпускали.

      – Ну и зараза, – фыркнул Лешка. – А я не замечал.

      – И почему я не удивлен? Не замечал, потому что смотрел немножко не туда…

      – Ну, хватит, хватит. – Лешка пересел на Борькину кровать, хлопнул его по плечу. – Давай лучше этого доносчика пастой намажем, как уснет. У меня есть тюбик – ядреная такая, аж глаза щиплет. Сам один раз попробовал – и все, выбросить хотел… К счастью, не выбросил. Лучше бы, конечно, намазать его подлый стукаческий язык или тупой подхалимский мозг, но можно ограничиться и рожей…

      Борька окончательно расплылся в улыбке. Друг остается другом. Все хорошо – как в старые добрые времена.

      – Заметано!

* * *

      (Примерно в то же время…)

      – Пап, а пап, почему меня так зовут?

      – Как?

      – Гретой…

      – Ты же знаешь, в честь бабушки. Ее так звали, поэтому мы и тебя так назвали… Вот что, детка, давай ешь. Нечего за столом разговаривать!

      Грета какое-то время старательно ковыряет вилкой в тарелке.

      – Пап, а можно меня по-другому переназвать?

      – Зачем?

      – Девчонки дразнятся: Гретка-креветка… Можно я буду Марина? Или Наташа?

      – Грета Витальевна, не говори глупостей! У тебя самое замечательное имя. Редкое, запоминающееся. Бабушка твоя была очень добрая и очень красивая. Все ее любили. Ты вырастешь, тоже станешь такой же красивой, и все будут тебя любить. Кушай, детка, не отвлекайся.

      Грета снова ковыряется в тарелке. Перспектива того, что все будут ее любить, даже противные девчонки, которые теперь дразнятся, ей нравится. Но имя все равно смущает. У всех имена как имена – Лена, Света, Зульфия. Ну, Зульфия понятно – она приехала откуда-то с юга. А она-то всю жизнь в Москве живет. Почему же она Грета?

      – Пап, а бабушка что – нерусская была?

      – Почему же, – усмехается отец, – самая что ни на есть русская. Из деревни Ладыкино Рязанской области.

      – Почему же ее тогда Гретой назвали?

      Отец улыбается, смотрит на дочь, даже откладывает газету.

      – Это дед Никанор учудил, прадед твой. Упрямый был. Вечно с бабой Тасей воевал, все