Буря мечей. Джордж Мартин

засмеялся Джон.

      – Холодной водички боишься, ворона? Ничего тебе не будет – я сама с тобой нырну для храбрости.

      – А потом мы весь день будем ехать во всем мокром, чтобы одежда к телу примерзла?

      – Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Кто ж в одежде купается?

      – Я купаться вообще не собираюсь, – твердо заявил он и сделал вид, что слышит, как Тормунд его зовет.

      Одичалые, по-видимому, считали Игритт писаной красавицей из-за ее рыжих волос, редких среди вольного народа – о рыжих здесь говорили, что их поцеловал огонь, и верили, что им сопутствует счастье. Может, оно и так, только у Игритт на голове такой колтун – похоже, в последний раз она причесывалась еще в прошлую зиму.

      При дворе какого-нибудь лорда на нее никто и смотреть бы не стал. Лицо у нее по-крестьянски круглое, нос вздернутый, зубы кривоваты, глаза слишком широко поставлены. Джон все это заметил с первого раза, когда приставил кинжал ей к горлу, но потом стал замечать и другое. Когда она улыбается, кривизна ее зубов как-то сглаживается, а глаза у нее красивого серо-голубого цвета и очень выразительны. Иногда она поет, и ее низкий, с хрипотцой, голос волнует его. А иногда она просто сидит у костра, обняв колени, и с улыбкой смотрит на него, а огонь порождает эхо в ее рыжих волосах, и это волнует его еще больше.

      Но он брат Ночного Дозора и поклялся не брать себе жены, не владеть землей и не быть отцом. Он произнес эти слова перед чардревом, перед ликами богов своего отца. Он не может взять их назад… как не может объяснить причину своего отказа Тормунду, Медвежьему Отцу.

      – Она тебе не нравится, что ли? – спросил Тормунд. Они миновали еще двадцать мамонтов, несших на себе вместо великанов высокие деревянные башенки.

      – Не в этом дело… – (Что бы ему такое сказать?) – Просто я еще молод для женитьбы.

      – Кто тебе говорит о женитьбе? – засмеялся Тормунд. – Разве у вас на юге женятся на всех девушках, с которыми спят?

      Джон почувствовал, что снова краснеет.

      – Она заступилась за меня, когда Гремучая Рубашка хотел меня убить. Я не стану ее бесчестить.

      – Ты теперь вольный человек, а Игритт вольная женщина. Какое бесчестье в том, что вы будете спать вместе?

      – У нее может родиться ребенок.

      – Надеюсь, что так. Крепкий парнишка или озорница-девчушка, отмеченные поцелуем огня, – что в этом плохого?

      Джон не сразу нашелся с ответом.

      – Этот мальчик… этот ребенок был бы бастардом.

      – А разве бастарды рождаются слабее других детей? Что они, не жильцы на этом свете?

      – Нет, но…

      – Ты сам родился бастардом. А если Игритт не захочет ребенка, она пойдет к какой-нибудь лесной ведьме и выпьет чашу лунного чая – это уж будет ее дело, не твое.

      – Не стану я плодить бастардов.

      Тормунд покачал косматой головой.

      – Экие же вы дурни, поклонщики. Зачем же ты украл эту девушку, если не хочешь ее?

      – Украл? Я?

      – Ты, ты. Ты убил двух мужиков, которые