Баязет. Валентин Пикуль

Столетиями она растет на костях людей, умерших от безнадежной любви. Пойдемте-ка лучше со мной и послушаем пение нищих «сатаров»!

      Прислонясь тощей спиной к стене караван-сарая, нищий перс сидел на солнцепеке, раскинув босые черные пятки. Впалый и влажный рот его был полуоткрыт, вокруг него кружились знойные зеленые мухи. Он был одет в русский полушубок, вывернутый шерстью наружу; по голой груди его, бронзовой от загара, медленно струился грязный пот. Лицо сатара было матово-зеленоватым, и узкие персидские глаза томно посмотрели на офицеров.

      – Восточный соловей, неподражаемый Рубини из Баязета! – сказал Клюгенау и бросил перед певцом монету.

      Сатар достал из-за спины медную тарелку. Первый звук его голоса был печален и напоминал далекое эхо в горах. Но вот певец оживился, высокая нота, дребезжа и вибрируя, взлетела куда-то к пыльному небу. От напряжения пальцы на ногах сатара широко растопырились. Кадык на его шее, острый и шершавый, круто перекатился под мокрой от пота кожей, и он закрыл лицо тарелкой.

      – Боже мой! – удивился Карабанов и невольно вздрогнул: в этом напеве он услышал отклик своим желаниям, каждый звук голоса опадал на него, казалось, расплавленными каплями. – C’est etonnant! Mais on n’y peut rien comprendre, – добавил он, повторив по-русски: – Удивительно! Но тут ничего нельзя понять…

      – Обратите внимание, – сказал Клюгенау задумчиво. – Этот сатар переплетает одну ноту с другой, словно нити в драгоценном хорасанском ковре. И притом, где же тут предел законам человеческого дыхания, если эти нити у него бесконечны?

      – Я больше не могу, – сказал Андрей и отвел тарелку от лица сатара.

      Нищий, впавший уже в какой-то экстаз, продолжал свой мотив, и только тут поручик увидел, каких трудов ему стоит пение: лицо сатара было обезображено выражением муки; искривленное и уродливое, оно было почти отвратительно…

      – Вот тебе еще! – бросил поручик монету нищему и в этот момент увидел Аглаю.

      Рассеянно озираясь, она пробиралась через толпу, а за ней следовал денщик мужа с громадной корзиной овощей на плечах. Андрей, расталкивая ораву торгашей, кинулся вслед за ней, перехватил за локоть:

      – Аглая, постой… Ты нужна мне… Постой!

      Она остановилась.

      – Зачем я тебе, Андрей?

      – Аглая! Я был лишен тебя целых два года. Но сейчас, когда ты рядом, когда ты меня любишь…

      – Я не люблю тебя, Андрей. Нет. Не люблю.

      – Это неправда. Я приду к тебе сегодня.

      – Не смей и думать.

      Поток людей вертел их в своей толчее и нес куда-то.

      Андрей не выпускал локтя женщины.

      – Ну скажи хоть одно слово, – просил он.

      – Уйди, Андрей. Вон идут офицеры. Боже мой, что я стану говорить дома?

      – Аглая, скажи – ты думаешь обо мне, да?

      – Нет, Андрей, не думаю.

      – Ну, так я приду к тебе и заставлю думать…

      – Андрей, мой милый. – Аглая остановилась. – Забудь меня… И не смей приходить: я посажу денщика у дверей, и он тебя не пустит!..

      День этот прошел в каком-то душном угаре. Вечером принял