Волосы. Михаил Киоса

от ветра, горел ровно и сильно.

      Он огляделся. Все, кто приехал на похороны, теперь стояли возле микроавтобуса, ждавшего их на небольшой площадке у самой кладбищенской ограды. Рядом осталась только Алла. Вася посмотрел на жену. Ее лицо было бледным, а глаза лихорадочно блестели.

      «Все ждет, когда ей станет лучше», – промелькнула мысль, и Вася ощутил жгучий укол гнева. – Она только об этом и думает, – не унимался внутренний голос. – А на твою маму ей уже наплевать. Померла так померла, понимаешь?»

      Он закрыл глаза, чтобы справиться с этим приступом. Чушь собачья! Так нельзя. Если везде и всюду выискивать какие-то там признаки, то и с ума сойти недолго. Даже если где-то в душе Алла ждет, что ей станет лучше, то что, казнить ее теперь? Это ведь не значит, что ей наплевать на его маму. Просто… любой больной хочет выздороветь.

      Вася уцепился за это соображение. Точно. Алла заболела и хочет выздороветь. Только и всего.

      – Да, – хрипло сказал он. – Пойдем, конечно.

      Вася повернулся к могиле, склонил голову, постоял так несколько секунд и пошел по дорожке к микроавтобусу.

      До ресторана, где был заказан зал для поминок, они доехали куда быстрее, чем на кладбище, по пути к которому пришлось постоять в пробках. Вася сидел у окна микроавтобуса и вспомнил вдруг разговор с начальником. Узнав о произошедшем, тот отпустил его на целых две недели.

      «Пока похороните, потом девять дней. Вот в себя придешь, тогда и возвращайся», – сказал Алексей Петрович.

      Алле пришлось сложнее. Ей выписали вольную только до конца этой недели. Узнав об этом, Вася удивился. Не та у жены была должность, чтоб заменить ее никто не мог. В конце концов, ведь справляются же они как-то, когда она в отпуск уходит.

      «Наверно, решили, что нечего так долго страдать по свекрови», – усмехнувшись, ответила Аля.

      За окном мелькали деревья, которые вскоре уступили место многоэтажкам. Вася глядел в окно, но не замечал ни того ни другого.

      Когда все расселись за столом и настало время что-то сказать в память о маме, Вася обнаружил, что слов у него нет. Ему уже случалось бывать на поминках. Он успел похоронить двух однокурсников и одного приятеля из числа тех, с которыми рос в одном дворе. Тогда никаких проблем не было, он вставал и говорил не задумываясь. Вася делился воспоминаниями, сокрушался, что слишком мало общались в последние годы, выражал уверенность в том, что ребята ушли слишком рано и могли бы еще многого достичь.

      Теперь же в голове было пусто. Два слова: «Мамы нет». Вот и все. Васе этого хватало с лихвой. О чем еще говорить? Да и зачем? Если тут есть люди, которым что-то не ясно, то правильно ли они сделали, что приехали сюда?

      Но говорить все же было надо.

      «Приличия», – всплыло в сознании странное слово, смысл которого Вася понимал сейчас с трудом.

      Эти самые приличия требовали, чтобы люди говорили много слов о том, о чем следовало молчать. Он не понимал этого раньше, должно быть, просто не задумывался.

      Вася оглядел людей, собравшихся за столом. Все они смотрели на него.

      Он